— Как я слышал, культ бходи тоже возрождается.

— А два других гласили: «Воды спят». А это уже не бходи. И не надпись, случайно не замеченная на стене четыре года.

По телу Могабы пробежала дрожь — смесь страха и возбуждения. Он посмотрел на Протектора.

— Я хочу знать, кто их пишет, — потребовала она. — И еще хочу знать, почему они решили написать их именно сейчас.

Могабе показалось, что оба Сингха выглядят осторожно довольными, словно радуются тому, что им предстоит искать реальных врагов, а не просто раздражать людей, которые, если их не трогать, останутся безразличными к дворцовым интригам.

Роковой перелесок находился за пределами города. А всем, что располагалось за городскими стенами, полагалось заниматься Могабе.

— Желаешь ли ты, чтобы я предпринял против Обманников какую-либо конкретную акцию? — спросил он.

Душелов улыбнулась. А когда она улыбалась этой особой своей улыбкой, становилась заметна каждая минута из прожитых ею столетий.

— Ничего. Совсем ничего. Они уже разбежались. Я тебе скажу, когда нужно будет действовать. Тогда, когда они не будут к этому готовы. — Этот голос позвучал холодно, но дополнялся ее зловещей улыбкой. Могаба задумался над тем, известно ли Сингху, насколько редко Протектор показывается кому-либо без маски. Это означало, что она намерена вовлечь их в свои схемы настолько глубоко, что им уже не отмазаться от такого содействия.

Могаба кивнул, как полагалось верному слуге. Для Протектора все это было игрой. Или, возможно, несколькими играми. Быть может, лишь превращая все в игру, и возможно выжить духовно в мире, где все остальное столь эфемерно.

— И еще мне нужна твоя помощь в ловле крыс. Падали стало слишком мало. И мои детки голодают.

Душелов снова протянула вороне кусочек лакомства. Этот подозрительно напоминал человеческий глаз.

9. Воронье Гнездо. Инвалид

— Я все еще жив?

Спрашивать не было нужды. Я жив. Мертвецам больно не бывает. А у меня болел каждый квадратный дюйм тела.

— Не шевелись, — услышал я голос Тобо. — Или пожалеешь, что шевельнулся.

Я уже жалел о том, что приходится дышать.

— Ожоги?

— Множество. И еще масса ушибов.

— Ты выглядишь так, словно тебя избили сорокафунтовой дубиной, а то, что осталось, медленно поджарили на вертеле, — произнес голос Мургена.

— А я думал, что ты в Хань-Фи.

— Мы вернулись.

— Мы продержали тебя без сознания четыре дня, — добавил Тобо.

— Как Госпожа?

— Она в другой постели. И в гораздо лучшем состоянии, чем ты, — сообщил Мурген.

— А как же иначе? Я ведь не стрелял в нее. Ну, что молчишь? Язык проглотил?

— Она спит.

— А как Одноглазый?

— Одноглазый не выжил, Костоправ, — еле слышно проговорил Тобо.

— Что с тобой? — спросил Мурген после паузы.

— Он был последним.

— Последним? Каким последним?

— Последним из тех, кто был в Отряде, когда я в него вступил. — Вот теперь я стал настоящим Стариком. — Что стало с его копьем? Оно мне нужно, чтобы покончить со всем этим.

— Какое копье? — не понял Мурген.

Тобо сообразил, о чем я спрашиваю.

— Я сохранил его у себя дома.

— Огонь его повредил?

— Немного. А что?

— А то, что я собираюсь убить эту тварь. Нам давно следовало это сделать. А ты не своди глаз с того копья.