– Мистер Сазерленд, есть тут что‑нибудь, до чего мистер Фрейзер недавно дотрагивался и чего, кроме него, больше никто не касался?

Сазерленд задумался. Потом сказал:

– Идите за мной.

Алан Трой вился вокруг Коллинвуда, протыкая пальцами воздух, он требовал, чтобы ему сказали, в чем дело. Его прервал Сазерленд:

– Алан, Эрик вчера полировал «мартины»?

– Я буду жаловаться начальнику полиции. С моими сотрудниками нельзя так обращаться. Ваши люди должны…

– Алан, бога ради, скажи им. Эрик вчера полировал «мартины»?

– «Мартины»? – Трой покосился сначала на Сазерленда, потом на Делорм, потом на Кардинала, потом опять на Сазерленда. – Вы хотите знать, полировал ли Эрик «мартины»? Вдруг возник безотлагательный вопрос: полировал ли Эрик «мартины»? Ну что ж – да, Эрик действительно полировал «мартины».

Кардинал спросил, брал ли в руки эти гитары кто‑нибудь еще. Нет. Дела идут вяло, «мартины» дорогие, к ним никто больше не притрагивался.

Все еще в перчатках, Кардинал потянулся к гитаре, висящей на стене.

– Чтобы ее обратно повесить, он должен был взяться за низ, так?

Мистер Трой кивнул; гнев в нем уступил место жгучему интересу. Кардинал протянул гитару Коллинвуду.

Коллинвуд, как всегда молчаливый, насыпал щепотку порошка на деку, потом сдул. Проступили два идеально четких отпечатка пальцев. Он вынул из кармана карточку, на которой были отпечатки пальцев, снятые экспертами с горла Артура Вуда.

– Полностью совпадают, – произнес Коллинвуд. – Полностью совпадают, ясно как божий день.

50

Насчет герметика для труб Эди с Эриком оказались правы. Куда эффективнее, чем лекарства, да и хлопот с такой лентой меньше. Кийт Лондон напрягался изо всех сил, но лента не подавалась ни на миллиметр. Оба запястья и обе лодыжки были надежно примотаны к креслу. Ему удалось чуть‑чуть ослабить лишь ленту, закрывающую рот. Смачивая ее слюной, он постепенно размягчил ее и мог теперь издавать хоть как‑то слышимые звуки.

А еще у него получалось понемногу расшатывать кресло, к которому его привязали. Качаясь из стороны в сторону, он чувствовал, как подаются стыки.

Когда Эрика и Эди не было дома, вот как сейчас, Кийт пользовался случаем и раскачивал кресло, ощущая при этом, как отверстия для винтов расширяются, а те продолжают вгрызаться в дерево. Его уже дня два не кормили, и эти упражнения его изматывали. Приходилось каждые несколько минут останавливаться, чтобы перевести дух.

Скоро Эрик и Эди его куда‑то перевезут. Вколют ему успокаивающее, перетащат в какое‑то уединенное место, а там… Он попытался изгнать из памяти то, что видел на кассете.

Сегодня утром он раскачивался больше часа, начал, как только проснулся, и теперь запястья и лодыжки были стерты в кровь, а раненая нога доставляла жуткие мучения. Но продвижение наметилось: он чувствовал, что кресло подается все больше. Когда Кийт двигался туда‑сюда, оно наклонялось градусов на двадцать в каждую сторону.

Он замер, прислушиваясь. Сквозь потолок донеслись шаги, потом – скрип передвигаемых стульев. Эрик и Эди – прямо над головой. Кийт снова принялся раскачиваться, несмотря на страх быть услышанным. Нет, убеждал он себя, кресло стоит на бетоне, шум до них не дойдет, они ничего не заметят.

Он снова стал двигаться – из стороны в сторону, из стороны в сторону, – раскачивая кресло и напрягая мышцы, затянутые лентой. Раз. Два раза. Три раза. Да, спинка кресла явно подается. Сейчас он может ее немного повернуть. Если он приложит усилия в правильном направлении, навалится в нужном месте, обрушит давление туда, где спинка кресла крепится к сиденью, кресло должно сломаться.