Вы меня понимаете?

Фил ответил:

— Может быть, между вами ничего и нет, но, судя по тому, как ты о ней говоришь, ты бы против этого не возражал.

Аль Дюфресне добавил:

— Да стоит тебе заговорить о ней, и ты выдаешь себя с головой.

Перемывание косточек продолжилось, но на этот раз разговор больше соответствовал реальному положению дел.

Джек всегда чувствовал, что Ребекка — человек неординарный, а чувствуя это, он хотел быть ближе к ней. А если точнее, не просто рядом, как это было на работе (шесть раз в неделю вот уже десять месяцев), он хотел бы делить с ней самые сокровенные мысли, которые она всегда ревностно от всех скрывала.

Физическое влечение он тоже ощущал, и достаточно сильное. В конце концов, она была красивой женщиной. Но не только красота привлекала Джека.

Его тянула и ее холодность, тот барьер, которым она отгораживалась от других. Мужчины любят трудные задачи. Тем более что Джек видел и другое.

Изредка, всего на несколько мгновений, случалось так, что она сбрасывала раковину отчуждения, и тогда возникала совсем другая Ребекка — беззащитная и нежная, интересная и желанная. Эти вот проблески теплоты и нежности, исходившее от нее упоительное сияние, которое она тут же глушила, как только замечала брешь в своей маске, больше всего кружили ему голову.

В тот четверг, за покером, под градом насмешек Джек почувствовал, что его желание проникнуть за этот барьер не более чем фантастика, недостижимая цель. Вот уже десять месяцев был он ее партнером, доверяя ей свою жизнь, а она оставалась для него загадкой еще большей, чем раньше.

Но теперь, спустя считанные дни с того четверга, Джеку открылось то, что скрывалось за маской неприступности. Он узнал это из личного опыта.

Именно личного. И то, что обнаружил, оказалось намного красивее, привлекательнее и приятнее, чем то, чего он ожидал. Она была просто восхитительна.

Но сегодня утром в ее поведении не было и намека на ту Ребекку. Как всегда, это была холодная и жесткая амазонка.

Как будто прошлой ночью между ними ничего не было.

В холле, за пределами кабинета, где Невецкий и Блэйн продолжали обыск, Ребекка недовольно сказала Джеку:

— Я слышала, о чем ты их спросил. О гаитянце.

— И что же?

— Джек, ну ради Бога!

— Баба Лавелль — единственная ниточка на данный момент.

Ребекка раздраженно пояснила:

— Меня не волнует, что именно ты спросил у них о гаитянце. Меня волнует то, как ты их об этом спрашивал.

— По-моему, я говорил с ними по-английски, не так ли?

— Джек...

— Я что, был недостаточно вежлив в обращении с этими парнями?

— Ну Джек...

— Тогда я просто не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Да, видимо, это так.

Она стала передразнивать его разговор с Невецким и Блэйном:

— Кто-нибудь из вас что-нибудь странное заметил? Что-нибудь не вполне нормальное? Непонятное, непостижимое?

— Я всего лишь проверял кое-какие свои догадки, — защищался Джек.

— Точно так же, как и вчера, да? Когда ты провел полдня в библиотеке, читая про колдовские обряды?

— Мы были в библиотеке минут пятьдесят от силы.

— Да, а затем помчались в Гарлем, чтобы срочно переговорить с тем колдуном.

— Он никакой не колдун.

— Тогда он просто придурок.

— Карвер Хэмптон никакой не придурок, — решительно заявил Джек.

— Да нет же, полный придурок, — настаивала на своем Ребекка.

— Да, но про него, между прочим, написано в той книжке.

— То, что про него написали в этой книге, ничего еще не значит.

— Он — священник.

— Нет, он — шарлатан.