Новый циньский гун громко обратился к своим предкам. Я не понял ни слова из сказанного. Пока он говорил с небесами, рабы тащили в пещеру — похоже, естественную — у подножия крутой известняковой скалы сундуки, треножники, мебель. Музыка играла не переставая. Поскольку сразу играло около трехсот музыкантов, звук для уха иностранца получался мучительный. Позже я нашел немало хорошего в китайской музыке. В частности, меня очаровало, когда бьют молотками по камням различной величины, — прелестные звуки.

Когда правитель закончил свое обращение к предкам, двенадцать воинов подняли на плечи паланкин с телом его предшественника. В тишине паланкин за спиной гуна внесли в пещеру. Когда тело скрылось из виду, все выдохнули. Атмосфера была тревожной и напоминала первое дыхание летней бури.

Я взглянул на Шэ-гуна. Как линяющая птица, он нахохлился на краю фургона, не отрывая глаз от пещеры. Внесшие тело не показывались. Вместо этого к пещере двинулась сотня женщин в вуалях. Одни были женами усопшего, другие наложницами, танцовщицами, рабынями. За женщинами двинулась вереница мужчин и евнухов во главе с благородным старичком, присутствовавшим на обеде с молочным поросенком. Среди мужчин было много офицеров стражи, других высокопоставленных вельмож. За ними последовали музыканты со своими инструментами, за теми повара и подавальщики с бамбуковыми столами, на которых несли изысканные яства. Один за другим мужчины и женщины входили туда, где, очевидно, в известняке был выдолблен огромный зал.

Всего вошло пятьсот человек. Когда внутри скрылся последний, новый правитель снова обратился к своим предкам на небесах. На этот раз я более-менее разобрал слова.

Он взывал к каждому предку по имени. Это заняло некоторое время. Затем он попросил предков принять его предшественника на небеса, называя Пин-гуна всежалостливым. В Китае к мертвому никогда не обращаются по собственному имени на том разумном основании, что если назвать его имя, то дух может вернуться, чтобы мучить и преследовать усопшего. Если всежалостливого примут на небеса, правитель поклялся, что не пропустит ни одного обряда, поддерживающего гармонию между небом и землей. Он просил благословения предков сироте. Я не мог взять в толк, о ком это он, и лишь потом узнал, что правитель часто называет себя сиротой или одиноким, поскольку его предшественник или предшественники умерли. Он называет свою главную жену «эта особа», в то время как народ называет ее «эта царская особа». Сама она называет себя «маленьким мальчиком». Не знаю почему. Странные они люди, эти китайцы.

Из пещеры донеслись звуки музыки. Очевидно, начинался пир. Целый час мы стояли лицом на север, а властитель — лицом на юг. Целый час мы слушали музыку из пещеры. Затем музыканты начали один за другим замолкать. Последним раздался звук бронзового колокольчика. Все взгляды устремились на вход в пещеру. Шэ-гун рядом со мной трепетал. Я было подумал, что он заболел, но он дрожал от возбуждения.

Когда звук колокольчика затих, Шэ-гун издал продолжительный вздох. Впрочем, вздохнули все, словно готовясь к чему-то. Из пещеры вдруг появились те, кто нес паланкин. У каждого в руке был меч и с меча капала кровь.

Выйдя, воины торжественно отсалютовали новому господину, который, подняв голову к небесам, издал вой наподобие волка. Все подданные, стоящие на юге от него, издали ответный вой. Никогда я не был так напуган. Я присутствовал на маскараде: те, кого я принимал за людей, оказались переодетыми волками. И теперь перед моими глазами они возвращались к своей истинной природе. Даже Шэ-гун присоединился к вою. Задрав голову к небу, он оскалил неестественно длинные зубы.

Я до сих пор слышу этот вой во снах, вновь оживляющих момент, когда двенадцать забрызганных кровью воинов, выполнив свое дело, появились у выхода из пещеры.