Сыном Неба оказался подвижный невысокий человечек лет сорока, с длинной остроконечной бородкой. На нем был роскошный церемониальный халат с вышитым на спине рельефным золотым драконом. В одной руке Сын Неба держал большой нефритовый диск на палочке из слоновой кости — высший символ непостоянного небесного права.

Чжоуский гун одиноко стоял в северном конце зала спиной к алтарю. Между ним и придворными справа и слева застыли военачальники — высшие должностные лица государства. За ними следовали потомственные жрецы, затем руководители музыкантов и церемоний, а дальше гости Чжоу. Благодаря высокому рангу Шэ-гуна — такому же сомнительному, как и у самого Сына Неба, — мы смогли детально рассмотреть церемониал, претендующий на бесконечность. Я слышал комментарии моего хозяина:

— Во всем напортачили! Какой скандал!

Особенно Шэ-гун возмущался, когда заиграла музыка наследования власти.

— Это можно играть только в присутствии обладателя и права, и гегемонии. О, какое кощунство!

Музыка наследования была сочинена более тысячи лет назад. Пока она звучала, причудливо разодетые танцоры изобразили мирное наследование трона после легендарного императора по имени Шунь. Должным образом исполненная и сопровождаемая пантомимой музыка якобы связывала в совершенную гармонию землю и небо.

Демокрит хочет знать, как музыку могли помнить в течение тысячи лет. Это же хотят знать и многие китайцы. Они утверждают, что музыка или изменилась, или за века совершенно забылась, и то, что сегодня слушают в Лояне, — лишь пародия на оригинал, и поэтому небесное право утрачено. Не знаю. Могу лишь сказать, она производит странное впечатление на иностранца.

Когда музыка и гримасы закончились, властитель Чжоу попросил у Желтого Императора небесного благословения на Срединное Царство. Затем Сын Неба продлил полномочия всех китайских владык. Эта часть церемонии была столь же впечатляющей, сколь бессмысленной.

Правитель Чжоу торжественно велел владыкам Срединного Царства приблизиться. К нему торопливо просеменили пятнадцать пышно разодетых людей. Должен заметить, что когда особа низшего ранга представляется высшему лицу, то всегда опускает голову, ссутуливает плечи, наклоняет все тело, сгибает ноги, чтобы казаться как можно меньше в присутствии великого мужа.

Подойдя к правителю, пышные фигуры остановились. Затем военачальники справа и слева преподнесли властителю пятнадцать бронзовых табличек с живописными письменами. Я так и не научился понимать китайскую письменность.

Правитель взял первую табличку и повернулся к первому человеку в серебристом халате.

— Подойди ближе, любезный родственник.

Старик по-крабьи придвинулся к гуну.

— Волею небес ты продолжаешь служить нам, как верный раб. Возьми! — Правитель вручил старику табличку. — Это небесный знак, что ты будешь по-прежнему служить нам и небесам как вэйский гун.

Это впечатляло. В пыльном зале с потемневшими, изъеденными термитами балками собрались все правители Китая, чтобы подтвердить свои полномочия у Сына Неба. Всего есть одиннадцать правителей внутренних государств и четыре в так называемых окраинных владениях. Пока каждый правитель получал символ подтверждения власти, звучала музыка, жрецы пели, а Шэ-гун тихо посмеивался. Я не посмел спросить, над чем. Сначала я подумал, это со зла, что Шэ больше не принадлежит ему. Но когда символ власти, униженно благодаря, получил Цинь-гун, я с изумлением обнаружил, что это вовсе не тот человек, который выл по-волчьи на кургане императора У.

— Это не правитель, — шепнул я.