— Как вы потеряли ее? Если, конечно, вопрос мой не представляется вам бесцеремонным? — Пауэрскорт старался говорить по возможности мягче. Именно сейчас все может сложиться плохо. Очень плохо.

— Это долгая история. Вы не против долгих историй?

Пауэрскорт взмахнул рукой, обведя ею кабинет и вид за окном. Пожалуйте в исповедальню, подумал он. «Да смилостивится Господь над грехами вашими».

— Мой дорогой лорд Грешем, ночь только еще началась. А время в Венеции почти ничего не стоит. Его здесь скопилось уже так много. Продолжайте, прошу вас.

Молодой человек наполнил свой бокал.

— Незадолго до нашей женитьбы мы, я и Луиза, познакомились с принцем Эдди. Не помню, где это было. Да теперь оно и не важно. Совсем не важно. Как бы там ни было, после нашей женитьбы он часто у нас появлялся. Просто сваливался нам на голову. Иногда оставался на несколько дней. Думаю, он тоже немного влюбился в Луизу. Я к тому, что все влюблялись в нее. Она была так прекрасна.

Пауэрскорт подлил себе «Шатонеф-дю-Пап». Не это ли вино использовали они многие годы при своих службах — авиньонские Папы? Тело и кровь Христовы, возросшие на папских виноградниках. Когда только будете пить, в Мое воспоминание.

— Временами он приезжал, когда я был в полку. Ну, вы знаете, маневры, учебные лагеря и тому подобное, — Грешем слегка содрогнулся. Он продолжал уничтожать ногу цесарки, не отрывая при этом глаз от стенных обоев. — Вот так он приехал пожить у нас и в прошлом году, в мое отсутствие. У меня ушло четыре месяца на то, чтобы выяснить, что же тогда произошло — я хочу сказать, что произошло на самом деле. Понимаете, в то время в доме у нас жил, кроме Луизы, только один человек. Когда все это случилось. Горничная. И она сбежала. Скрылась. Исчезла с поверхности земли, словно ее и не было никогда. Я искал ее повсюду. Искал в доме ее родителей, в йоркширской деревушке, из которой она происходила. Смешно, но ее тоже звали Луизой. Луиза Пауэлл. Из Йоркшира.

Грешем замолк, уставившись в огонь. Снаружи, на площади, замерли зрители. Они зачарованы, думал Пауэрскорт. Сам он молчал.

— Потом я в один прекрасный день столкнулся с ней на Тоттнем-Корт-Роуд. Совершенно случайно. Она переменила имя. И не удивительно. После того, что произошло, никто не захотел бы зваться Луизой. Она рассказала мне все в одной из маленьких чайных, которых немало в тех местах. Кошмарные булочки. Жуткий, помнится, чай, просто жуткий. Мне пришлось пообещать ей пятьдесят фунтов. Господи, да я бы и пятьсот отдал.

Пауэрскорт наклонился, пополнил бокал Грешема — выражая сочувствие по поводу выпавшей тому необходимости пить жуткий чай. Он так и не произнес ни слова.

— А произошло вот что. Это рассказ Луизы, Луизы Пауэлл, Луизы из Йоркшира. Не Луизы прекрасной. Не девушки, на которой я женился. Моей Луизы.

Пауэрскорт подумал, что молодой человек того и гляди расплачется. Впрочем, Грешемы не плачут, вспомнил он. Им не положено.

— Эдди несколько дней увивался вокруг нее. Думаю, он не знал, что Луиза носит ребенка. Дом, в котором мы жили, стоял на склоне холма. И на задах его, там, куда выходила дверь гостиной, была длинная ведущая в сад лестница. Луиза так любила сады. Она многое знала о цветах и иных растениях. Между ними случилась ссора, между Луизой и Эдди. Другая Луиза слышала, как они кричали друг на друга. Моя Луиза повторяла «нет», очень громко, не один раз. Другая Луиза пошла, чтобы посмотреть, не удастся ли ей их успокоить. Знаете, «не перед слугами» и так далее.

Она видела, как Эдди с силой толкнул Луизу. И толкнул еще раз. Служанка думает, что слышала, как Эдди кричал на нее. Моя Луиза разбила голову о последние ступени — так, что у нее треснул череп. Вот и все. Она погибла.