– Послушай, Силье… расскажи мне, что у вас произошло с Яном Эгилем? Почему он объявил эту войну именно сейчас?

Она посмотрела на меня пустыми глазами:

– Не знаю я ничего ни о какой войне. Все, что знаю, – это то, что, когда мне было двадцать, я переехала с востока поближе к тюрьме, где сидел Ян Эгиль. Я его там навещала. А когда его стали выпускать на свободу – в пробные освобождения, он первым делом пришел ко мне, и мы… У нас всегда было все хорошо в койке‑то, у Яна Эгиля и у меня. Мы с ним похожи, сделаны из одного теста – чего уж скрывать. – По ее лицу скользнуло выражение ласковой грусти. – Так вот… А через два года у меня уже был ребеночек. Когда Сёльве родился, у Яна Эгиля появилась причина вести себя примерно, чтобы он поскорей смог выйти и начать нормальную жизнь. Может быть, впервые в его исковерканной несчастной судьбе. Но не вышло…

– Вы хотели жить вместе?

Она покачала головой и тихо сказала:

– Нет. Он точно не хотел.

– Почему?

– У него и спросите.

– Но он же приходил к тебе, навещал?

– Ну да, несколько раз. Не так часто, как я надеялась. Не знаю, но… он как будто боялся чего‑то. Боялся жить с ним. Боялся даже находиться с ним в одной комнате.

– Ты о Сёльве?

Она порывисто кивнула:

– Да! Со своим собственным сыном!

– Может быть, потому, что у него самого был не самый лучший опыт общения с отцами.

– Он в это время был такой… встревоженный! Места себе не находил. Как будто он не мог жить в этом городе, ему тут было плохо. По крайней мере тут, у меня. Что мне было делать? Я так долго ждала его, а он, когда вышел, так и не смог привыкнуть к этой жизни. Его все тянуло, тянуло куда‑то…

– Так вот почему он стал жить в хосписе на улице Эйрика?

– Да, и встретил там этого Хаммерстена. Ты‑то, может, не знаешь, но его мать померла. Год назад померла.

– Да, я слышал. А вы с ней общались?

– Ни разу!

– Но она жила поблизости. Может, ты встречала ее, когда приходила навещать Яна Эгиля?

– Я ее всего раз и видела‑то. А когда спросила его, мол, кто это, он ответил, что из Красного Креста. Что тут скажешь? Заключенных из всяких организаций навещали. И только когда она уж померла, он мне рассказал, что это была она.

– Вот как! Но давай вернемся к Хаммерстену. Ян Эгиль с ним встретился. И что было дальше?

– А то ты не знаешь! Сам сказал, что он его пришил. Да уж ко мне сюда и легавые приходили. – Силье смотрела перед собой, словно вспоминая недавние события. – Он пришел сюда поздно вечером в воскресенье.

– В это воскресенье?

Она кивнула:

– Весь такой потерянный, сказал: «Я хотел просто с ним поговорить». Я спросила: «С кем?» – «С Хаммерстеном!» И после этого притих, а я говорю: «Ян Эгиль, что случилось?» Тут он посмотрел на меня с отчаянием: «Это не я! Снова – не я! Но никто же мне не поверит!» – «Поверят, Ян Эгиль» – «Никто! Все будет как в прошлый раз!» А потом он вдруг говорит: «Тогда я их всех убью!» И назвал, кого хочет порешить.

– И меня назвал?

– Да.

– А еще кого?

– Да не помню сейчас!

– Йенс Лангеланд общался с ним?

– Адвокат Лангеланд?

– Да. Он был в списке?

– Нет‑нет! Само собой нет! Он же до сих пор его адвокат и всю дорогу ему помогал.

– А что, Лангеланд и в этот раз сказал, что виноват не Ян Эгиль?

Она молча кивнула.