Мосты забунтуют.

         По первому зову  —

         прохожих ссыпят на камень быков.

         Все вещи вздыбятся.

         Вещам невмоготу.

         Пройдет

         пятнадцать лет

         иль двадцать,

         обдрябнет сталь,

         и сами

         вещи

         тут

         пойдут

         Монмартрами на ночи продаваться.

         Идемте, башня!

         К нам!

         Вы  —

         там,

         у нас,

         нужней!

         Идемте к нам!

         В блестенье стали,

         в дымах  —

         Мы встретим вас нежней,

         чем первые любимые любимых.

         Идем в Москву!

         У нас

         в Москве

         простор.

         Вы

         – каждой!  —

         будете по улице иметь.

         Мы

         будем холить вас:

         раз сто за день

         до солнц расчистим вашу сталь и медь.

         Пусть

         город ваш,

         Париж франтих и дур,

         Париж бульварных ротозеев,

         кончается один, в сплошной складбищась

         Лувр,

         в старье лесов Булонских и музеев.

         Вперед!

         Шагни четверкой мощных лап,

         прибитых чертежами Эйфеля,

         чтоб в нашем небе твой израдиило лоб,

         чтоб наши звезды пред тобою сдрейфили!

         Решайтесь, башня,  —

         нынче же вставайте все,

         разворотив Париж с верхушки и до низу!

         Идемте!

         К нам!

         К нам, в СССР!

         Идемте к нам  —

         я

         вам достану визу!

    1923

Весенний вопрос

         Страшное у меня горе.