— Ничего, — ответила Луиза.

— Не похоже на ничего. Зачем ты его расстраивала? Ты же знала, что у него впереди трудная дорога.

— Зачем его расстраивала?.. — начала она.

— Да. А что ты…

— А ты никогда не думал, что я тоже могу расстроиться?

— Но ведь он же из больницы…

— Он и она; каждый сам по себе. — Луиза попробовала усмехнуться, но ее глаза были полны слез. — Ты ведь так думаешь, да?

Джеймс лишь крепче вцепился в руль, так как очень не хотел слышать то, что она сейчас будет говорить.

— Семья это не кто-то один, «он» или «она», — произнесла Луиза. — Когда один страдает, то и все страдают вместе с этим человеком. Боль твоего отца — моя боль.

— Я никогда не сомневался в том, что ты очень хорошо к нему относишься.

— Конечно, нет, но ты только сомневаешься, что я недостаточно хороша, чтобы быть его женой. А теперь, когда у него развивается болезнь Альцгеймера, он стал забывать, кто я такая. Он забывает мое имя и думает, что твоя мать все еще жива. Думаешь, это меня не расстраивает?

— Действительно? — спросил Джеймс.

— Только иногда, с недавних пор. Он знает, что я его милая Луиза. Я всегда была в его сердце и останусь там.

Джеймс посмотрел в зеркало заднего вида. Отец лежал плашмя на спине, а белый плед был натянут под самый подбородок. Он не двигался, и на секунду плед показался снежным покрывалом. Джеймс помнил, как снег падал на тело его матери, когда он пытался вытащить его из-под обломков крыши. Как это было давно. Джеймса удивили слова Луизы.

— Он зовет тебя именем моей матери? — спросил он.

— Да, время от времени. Но ты не хочешь слушать, что я скажу, так?

— Говори, — произнес Джеймс, стараясь проявить терпение. — Я тебя очень внимательно слушаю.

— Он возвращается из больницы домой, — начала Луиза, — но и меня это тоже затрагивает: я люблю его.

— Я знаю.

— Мне придется смотреть, как он будет учиться ходить заново. Я должна буду разрешить поселиться у нас дома санитарке, привыкнуть к чужому человеку за обеденным столом. Когда я пою в «Дилижансе»… — Луиза смяла носовой платок в тугой шарик, — должна привыкнуть, что его там не будет. Я хочу, чтобы он меня обнимал, Джеймс… до сих пор так сильно его желаю!

— Мне жаль, — произнес Джеймс, пораженный силой ее переживаний.

— К черту старость! — воскликнула Луиза.

Далтон что-то пробурчал во сне.

— Ты не старая, — произнес Джеймс.

— Я достаточно старая, чтобы знать больше тебя, — ответила Луиза, — поэтому слушай внимательно: выбрось из головы все эти мысли о том, что каждый сам по себе.

— Ты имеешь в виду…

— Я имею в виду Дейзи! Вы вместе — единое целое: ты любил ваших детей, и она любила ваших детей; ты отчаянно переживаешь за Сейдж, и она отчаянно переживает за Сейдж. Пока эта девчонка не доберется в целости и сохранности до дома, ты и Дейзи — одна семья. Вы должны быть вместе в эту трудную минуту.

Джеймс держался за руль. Он хотел оборвать Луизу, сказать, чтобы она не вмешивалась, рассказать ей об изуродованных коровах, о фотографиях, о том, что он старался защитить Дейзи и Сейдж, как и всегда. Но Луиза продолжала говорить:

— Ты ничего не знаешь о том, как быть вместе.

— Я что?

— Во что ты превратил свою жизнь после того, как пропал Джейк?

— Ты не знаешь, о чем говоришь.