Нам встречались десятки таких дел. Они представляли собой, может быть, самые сложные и запутанные проблемы с точки зрения уголовных законов. Главная роль в них отводилась не столько сумме доказательств, сколько показаниям очевидцев, что нередко приводило к трагическому исходу дела.

Но в случае, например, с Джоном Доу, хотя мы и смогли доказать, что произошла ошибка в опознании, мы были связаны по рукам и ногам. С самого начала все доказательства были перед глазами жюри. Оно имело то преимущество, что человек стоял перед ними на свидетельском месте и члены жюри сами могли составить мнение, говорит ли этот человек правду или лжет, ошибается ли он или точен в своих показаниях. Если же мы, значительно позже занявшиеся этим делом, предложили бы освободить Джона Доу только потому, что мы не согласны с вердиктом жюри присяжных, мы были бы подняты на смех, значительно ослабив свою программу.

Естественно, что Джон Доу рассматривал ситуацию с другой точки зрения. Он невиновен. Осужден он неправильно. Он отбывает пожизненное заключение за преступление, которого не совершал. И конечно, он считал, что его дело должно привлечь наше внимание, чье-то внимание, внимание всех.

К сожалению, подсудимые, которых опознают при помощи свидетельских показаний, несут неподъемный груз неопровержимого доказательства вины и часто в зале суда предстают достойными сожаления фигурами.

К сожалению, свидетель, который проводит опознание и от которого очень много зависит для исхода дела, чувствует себя в зале суда очень неуютно.

Человек со всей ответственностью честно подходит к своей задаче.

— Было очень темно, — говорит он. — Я только мельком смог увидеть напавшего на меня человека. В то время я был в состоянии крайнего возбуждения. Мне кажется, что обвиняемый — именно тот человек, который напал на меня. Он очень смахивает на того налетчика.

Когда приходит время перекрестного допроса, представитель защиты начинает трепать несчастного свидетеля.

— Неважно, что вам кажется, — кричит он на него. — Вы должны быть уверены! Можете ли вы поклясться, что обвиняемый — тот самый человек, что напал на вас?

— Я думаю, что это тот же самый человек.

— Уверены ли вы в этом?

— Мне кажется, что так и есть, но я не могу быть совершенно уверенным.

— Значит, у вас есть определенные сомнения, пусть и достаточно смутные, но, тем не менее, вы сомневаетесь?

— Ну, если вам так угодно… Мне кажется, что это тот самый человек. Это все, что я могу сказать.

После этого адвокату остается лишь улыбнуться жюри присяжных и сказать:

— Итак, джентльмены, не забывайте, что вы дали клятву оправдать подсудимого, если у вас будут сомнения в его вине. Перед вами стоит сомнительный свидетель, который признал, что не уверен в своих показаниях. И вы не можете избавиться от своих определенных сомнений, потому что сомневается он сам.

С другой стороны, есть свидетели, которые, придя к недвусмысленному мнению, не позволяют себе попадаться в ловушку перекрестного допроса, как бы ни старался ловкий адвокат, — свидетель с плотно сжатыми губами сидит на своем месте и повторяет лишь одно:

— Я знал, что освещение очень слабое. Возможно, в то время я и испытывал возбуждение, но я видел нападавшего на меня и могу утверждать, что сейчас этот человек сидит справа от вас — обвиняемый по этому делу. Да, это тот самый человек.

Полиция знает, как много-много раз она получала от жертвы описание преступника, а когда он наконец попадал ей в руки и в факте преступления не оставалось никаких сомнений, выяснялось, что описание из уст жертвы до смешного абсурдно.