- Мария?.. - вопросительно.

 - Идите, Стас Саныч, я вас догоню.

 - Точно? - этот "Стас Саныч" смотрит на Баса внимательно-изучающе. Черт, Машку стерегут как наследницу трона!

 - Абсолютно, - кивает Маша, демонстрируя самый настоящий poker face.

 И вот они остаются наедине. Бас встает, собрав всю волю в кулак, чтобы не поморщиться. От Маши веет холодом, словно от ледника. Где тот веселый жизнерадостный человечек, которого он знал? Где та красивая улыбчивая девушка? Что он должен сказать, чтобы вернуть ее?

 - Маша, я не знал, как еще до тебя... хм... достучаться. Поэтому приехал вот... лично. Чтобы извиниться.

 Она смотрит на него все с тем же poker face. И молчит. Никто ему задачу упрощать не собирается.

 - Маша, я прошу тебя... Я поступил ужасно, я знаю. У меня было какое-то... помрачение рассудка, что ли! Сам не знаю, кто меня за язык дернул. Я так не думал, Маш, правда. Извини меня, пожалуйста.

 Он думает, что бы еще сказать, но Маша вдруг нарушает молчание.

 - Знаешь, для такого разговорчивого мудака, каким ты был в прошлый раз, сегодня ты крайне немногословен.

 - Что?!

 - Ты меня прекрасно понял, - отвечает Маша спокойно. - Ни видеть, ни слышать тебя я больше не желаю. Сделай одолжение - исчезни из моей жизни.

 - Маша, пожалуйста... - он еще не верит, что все потеряно.

 - Просто. Исчезни. Немедленно.

 Сказано негромко, ровно, спокойно. И именно поэтому он верит. Колени банально подкашиваются, но он должен уйти, действительно должен. Он не может видеть ТАКИХ ее глаз, слишком больно. А ведь он помнит другое в ее глазах, и долго еще помнить... будет.

 Отвернулся, пошел. Медленно и хромая, но сил притворяться сильным и прежним уже нет. И ее голос в спину, неожиданно:

 - Литвинский, не надо тут мне хромать и на жалость давить. Неубедительно. Не верю.

 Он вздрогнул, словно от пощечины. Больно, очень больно. И несправедливо. Но, наверное, он это заслужил. Губу прикусил до соленого привкуса во рту, но пошел ровно, лишь лицо искажала гримаса боли под каждый шаг. Но лица она не видит. А спина у него прямая.

 Свернув за угол дома, в два последних шага привалился к стене, а потом по стенке этого же дома и сполз вниз. Сел прямо на асфальт, головой в согнутые колени, руки на затылок. Так и сидел, долго-долго. Кто-то над ним периодически что-то говорил, про совсем распустившуюся молодежь, про то, что его надо в вытрезвитель сдать... Ему было совсем, совершенно все равно. Все ерунда по сравнению с тем, как больно. Ногам. Но больше - сердцу.

 _______________

 - Тихомиров, ты что с парнем сделал?

 - С каким? - Дмитрий невозмутимо разливает коньяк по бокалам.

 - С каким-каким... С Машкиным!

 - А ты... ты где его видел?

 - Да сидел на скамеечке - ни живой, ни мертвый. Не стыдно детей обижать?

 - Детей?! Стасян, таких детей я сам в детстве убивал. Из рогатки. Так, стоп, - спохватывается Тихомиров. - Так что, Маша с ним осталась? Ты их оставил вдвоем?!

 - Дал возможность Маше добить то, что не добил папа, - не остается в долгу Соловьев.

 Ответить Тихомиров не успевает - трель звонка мешает. Торопливо выходит в коридор.

 - Машенька, как ты?

 - Я в порядке, па, - Маша действительно невозмутима. - А ты мне опять сэнсея спаиваешь? Я Стаса Александровича по делу пригласила, а вы опять... сразу за коньяк!

 - Машуль, - из-за спины Тихомирова в прихожую протискивается Соловьев. - Нам с твоим отцом это как слону дробина. Ну, что ты там показать хотела?

 - Пойдемте ко мне, - деловито кивает Маша. - Я вот хотела спросить, как такого эффекта добиться? Подозреваю, что на длинной выдержке, но что-то там еще.