– Не слушайте ее, – истошно заверещала она. – Ульрику и женщиной-то назвать трудно. Ни петь, ни танцевать она не умеет. Только и делает целыми днями, что машет мечом, да скачет по лесам на своем бешеном коне…

    Окружавшие меня мужчины замерли, не зная, как реагировать на эту бурную выходку.

    – Неправда! – раздался протестующий голос, и старый Гийом, несший почетный караул возле двери, пересек залу и положил руку мне на плечо, словно собираясь защитить от всех обидчиков разом. – Поклеп возводит молодая госпожа! Умеет Ульрика петь, да так, как не многим это дано по милости Пресветлых богов!

    Дворяне загалдели, наперебой упрашивая меня спеть для них немедленно. Я обратила встревоженный взор к Антуанетте, но графиня отвернулась от меня с таким выражением, словно увидела грязное насекомое. Луиза молчала, всем своим видом выражая насмешливое презрение. Девушки собрались вокруг нее, выказывая ей поддержку и одобрение и противопоставляя свой ярко разряженный кружок моему непритязательному одеянию. Женихи ждали, видели мое растерянное недоумение и, видимо, уже склонялись к тому, чтобы принять на веру мстительные слова Луизы. Но старый Гийом никогда не сдавался без боя. Он выудил из стоящего у стены кресла чью-то гитару, изукрашенную щегольскими бантами, и, принеся, буквально сунул ее мне в руки.

    – Я знаю, что это не ваша любимая гитара, но все-таки, девочка, спой для меня, как поешь по вечерам, сидя у огня… – Гийом легко погладил меня по волосам, и такая нежная, искренняя любовь промелькнула в его улыбке, что я невольно улыбнулась в ответ и тронула струны гитары. Все окружающее перестало существовать для меня, и голос мой, грудной и низкий, зазвучал в притихшем зале:

    Удобно рукоять лежит в ладони,

    Мой верный друг – отточенный клинок,

    Его душа по-человечьи стонет,

    Сплетая бой с изящной вязью строк.

    Каляма друг и старший братец стила,

    Поет, танцует и творит стихи,

    Тобою, помню, за любовь я мстила,

    Тобою отпускала я грехи.

    Нет ничего превыше звонкой стали,

    Чье имя – честь, чьи клятвы – на крови,

    Меня он даже в смерти не оставит

    И не предаст ни в жизни, ни в любви.

    Тобой крестили и тобой клеймили,

    Тобою покоряли племена,

    Лишали власти и престол дарили,

    Фортуне отсекали стремена.

    Купили за табун коней арабских,

    По весу отдавали жемчуга,

    И, не страшась визгливых жалоб бабских,

    Тебя меняли на гарем врага.

    С тобой делили счастье и невзгоды,

    Паденья, взлеты и забвенья дни,

    В тебя впитались чьих-то судеб годы,

    И чьей-то смерти яркие огни.

    По этой стали часто скачут блики,

    И, замерев, дыханье затаив,

    Я в этих вспышках замечаю лики

    Ушедших повелителей твоих.

    Их души, отлетевшие когда-то,

    Живут в тебе – и не умрут вовек,

    В тебе найдя хранилище и брата,

    Как будто ты не сталь, а человек.

    Ты умирал не раз на поле брани,

    И воскресал в других уже руках,

    Былых друзей порой до смерти раня,

    Своих любимых превращая в прах.