|
Выбравшись из сырой койки, я увидел, что шторм кончился. Я с отвращением натянул промокший свитер и вышел на палубу. Передо мной расстилалась бесконечная водяная пустыня, прорезаемая маленькими сердитыми волнишками, отголосками ушедшего шторма. Я спустил бизань-стаксель, отвязал гик и гафель, поднял грот и кливер, а затем распустил бизань. Потом я отправился в трюм и откачивал воду до тех пор, пока боль в спине не стала совсем уж нестерпимой. У меня болел каждый мускул, каждая клеточка. Это и называется хождением под парусами. Ветер стих до четырех баллов. Среди утренних облаков уже проглядывало чистое небо, и день обещал быть солнечным. На западе поверхность воды серебрилась, и я сел, привалившись к кубрику, не имея сил двинуться дальше. Поглаживая кубрик, я похваливал «Сикоракс» и благодарил ее за то, что она сделала. Котенок, услышав мой голос, замяукал, напоминая, что его не кормили уже несколько часов. Я открыл люк и спустился в промокшую каюту. Котенок терся о мои ноги. Я больше не называл его Анжелом, так как каждый раз на это имя откликалась Анжела. Я открыл банку кошачьих консервов и с трудом удержался, чтобы самому их не съесть. Потом я подмел пол в каюте, вытер то, что выплеснулось из цинкового ведра, и попытался убедить себя, что это как раз и есть та жизнь, о которой я так долго мечтал длинными больничными ночами.
Через час на горизонте показался русский крейсер-торпедоносец класса «Аврора» в сопровождении двух эсминцев, которые подозрительно направили свои бинокли на «Сикоракс». Я, как полагается, просигналил английским флагом. В ответ на эсминце поднялся красный флаг с серпом и молотом. После обмена любезностями я включил высокочастотный передатчик. — Русское судно, ответьте яхте «Сикоракс». Слышите меня? — Доброе утро, малыш. Прием. Радист, наверное, ожидал моего выхода в эфир, так как ответил сразу же. Его голос был таким жизнерадостным, будто он только что позавтракал ветчиной с яйцами или что там еще едят на завтрак русские. — Вы можете уточнить мне координаты и время? Прием. Мы переговаривались на аварийной волне, которую вряд ли кто еще слушал. — Я не знаю, работают ли наши американские приборы спутниковой связи, — усмехнулся он. — Ждите. Я улыбнулся его словам, и на моем лице треснула солевая корка. Через минуту он дал мне координаты и время с точностью до секунды. Пожелав мне удачи, три серых судна проследовали в южном направлении по океану, покрытому рябью. Мы шли хорошо. Уже прошли оконечность плато Рокэлл, хотя и севернее, чем я предполагал. Если Беннистер продвигался на своей яхте почти с такой же скоростью, то он уже должен был обогнуть Сен-Пьер. Погрешность хронометра не превышала секунды, и это успокоило меня. — С кем ты разговаривал? — Анжела перевернулась на своей койке. — С русским эсминцем. Он дал наши координаты. — Русские помогли тебе? — с недоумением спросила она. — А почему бы, черт возьми, им не помочь? — Я тихонько столкнул котенка с плато Рокэлл и поставил на карте крест карандашом. — Может, выпьешь кофе? — Да, пожалуйста. Явно начиналось возрождение. Я приготовил кофе и поджарил омлет. Но Анжела сказала, что не в состоянии есть яйца, хотя через пять минут попробовала съесть немного из моей тарелки. Затем схватила ее и съела все до конца. — Еще? — Пожалуйста. — Я сделал еще. Возрождение шло полным ходом. Она нашла сигареты и закурила. Когда мы загружали «Сикоракс», Анжела спрятала двадцать блоков сигарет в форпике и туда же сунула второй спальный мешок и комплект непромокаемой одежды. — Это на случай, если я решу прийти сюда, — объяснила она. Сейчас она сидела в кубрике, курила и смотрела из-под опущенных ресниц на дымку над горизонтом. |
