— Кто-кто?

— Дипломат, — охотно пояснил Лигум. — Ну, такой человек, с лица которого не сходит учтивая улыбка даже в тот момент, когда его пинают под зад.

— И кто же пинал этого… Вальдберга?

— Вы не поняли, Наставник.

Наставник остановился и внимательно воззрился на судоверфь, представляющую собой большой продолговатый сарай. Еще там, в мэрии, подробно докладывая всё, что происходило с ним в Клевезале, Лигум не находил ни одной подозрительной черточки в этом человеке. Робот не смог бы так притворяться. И уж никакой киборг не сумел бы говорить так, как умеет говорить на всем белом свете один Наставник.

Пообщавшись с ним несколько минут, невольно начинаешь подражать и говорить ему в тон…

— Кто главный на верфи? — спросил Наставник, не отрывая взгляда от навеса, под которым на специальных козлах сушились штук пять свежеокрашенных глиссеров.

— Мастер Зи Ривьерин. Со вчерашнего дня, когда киборг расправился с вдовой Паульзен, которой принадлежит судоверфь…

— Это он? — Наставник кивнул на мастера, выходившего в этот момент из дверей верфи с какой-то банкой в руках. Подойдя к глиссерам, Ривьерин поставил банку на землю и, достав из кармана кисть, стал обходить лодки со всех сторон, критически приглядываясь к ним. Время от времени он наклонялся к банке и накладывал на корпус глиссера мазки. Работа, по мнению Лигума, была весьма примитивная, но по лицу мастера было заметно, что он своим занятием очень доволен.

— Он, — сказал Лигум.

Наставник, наконец, очнулся от задумчивого оцепенения и двинулся в направлении навеса. Подойдя поближе, он остановился, заложив руки за спину, и пристально вгляделся в лакированные, блестящие как зеркало бока глиссеров. На Ривьерина он не обращал никакого внимания. Тот, впрочем, тоже старательно делал вид, что не видит двух людей в одинаковых бронекомбинезонах.

— Знаешь, какую ошибку ты совершил с самого начала? — спросил громко Наставник Лигума, по-прежнему не глядя на мастера. — За сутки с небольшим ты натворил массу глупостей, но из них самой тяжкой было то, что ты проявил мягкость и нерешительность по отношению к местному населению.

— Например? — тут же спросил Лигум.

— Например, ты не принял меры, чтобы отрезать Суперобу путь к отступлению с острова. А что для этого надо было сделать?

Зи Ривьерин, наконец, закончил ретушировать корпуса глиссеров и, в последний раз полюбовавшись на изящные обводы лодок, подхватил банку с земли и молча двинулся к зданию.

Не дожидаясь ответа юноши, Наставник сказал:

— Правильно мыслишь, Дан. Надо было лишить его возможности воспользоваться транспортными средствами. А с этой целью — что?..

Лигум молчал, хотя уже смутно подозревал, к чему клонит Наставник.

— И опять ты прав, дорогой Лигум, — не смущаясь молчанием хардера, продолжал Наставник. — Все вышеозначенные средства необходимо конфисковать, арестовать и опечатать. Согласен, что в данных условиях это невыполнимо. Тогда надо их уничтожить!

Шедший по тропинке Ривьерин, услышав эти слова, застыл и медленно-медленно стал разворачиваться лицом к хардерам. Но было поздно, и банка с краской еще только падала из рук мастера в траву, а из руки Наставника сверкнуло несколько коротких, беззвучных молний, и глиссеры разом запылали. Они горели с противным треском, быстро, словно были начинены порохом, а к ним по тропинке отчаянно несся Ривьерин, и лицо у него было такое, словно на его глазах пытали ребенка.

Он бежал быстро, но лодки горели еще быстрее, и когда он оказался рядом с ними, то понял, что их уже бесполезно тушить, и остановился со сжатыми кулаками, зачарованно глядя в бушующее с гулом черно-желтое пламя…

Наставник небрежно засунул свой разрядник за пояс комбинезона, повернулся и вразвалочку двинулся по тропинке в обратном направлении.