– Ну и дела, а, Крамер, – для них это тоже гром среди ясного неба!

– Это правда? – прохрипел Роземейер, обращаясь к Джонсу.

– То, что он говорит? Вы не отрицаете?

– А кто вы сами, сэр? – запинаясь, прошептал Джонс.

– Путник в ночи, – Смит очертил в воздухе непонятную кривую. – Странник, заблудившийся в этом мире. Бог даст, союзники выплатят вам причитающиеся двадцать пять тысяч после войны. Но голову на отсечение я за это не дам. – Смит потянулся и воспитанно прикрыл ладонью зевок. – А теперь, милейшая Анна‑Мария, – с вашего позволения, дорогой Крамер, – не нальете ли вы мне стаканчик этого замечательного «Наполеона»? Лежание на крыше фуникулера неважно отразилось на моем кровообращении – надо согреться.

Девушка нерешительно взглянула на Крамера и Роземейера, не нашла ответа, дернула плечиком, наполнила бокал и подала Смиту, который с наслаждением вдохнул в себя изысканный аромат, сделал глоток и опять поклонился Джонсу.

– Еще раз приношу мои поздравления, сэр. – Он снова отхлебнул коньяк и укоризненно заметил Крамеру: – Подумать только, какой драгоценный напиток вы тратили на врагов третьего рейха.

– Не слушайте его, полковник Крамер, не слушайте! – отчаянно выкрикнул Каррачола. – Это – блеф! Он пытается вывернуться!

Смит направил ствол автомата в грудь Каррачолы и негромко, но внятно произнес:

– Заткнись или я сам заткну тебе глотку, ублюдок. У тебя будет шанс – мы еще посмотрим, кто из нас блефует. – И, опустив автомат, устало закончил: – Полковник Крамер, я утомился держать на мушке эту троицу. У вас найдется надежная охрана? Какой‑нибудь парень, который умеет держать язык за зубами?

Смит непринужденно откинулся в кресле и отпил коньяк, всем своим видом демонстрируя компании на диване полное пренебрежение. Крамер в замешательстве поглядел на него, задумчиво кивнул и потянулся к телефону. Оружейная комната, превращенная теперь в кафе, соответствовала прочим помещениям Шлосс Адлера и могла – смотря по обстоятельствам – предстать воплощением средневековой сказки или ночным кошмаром. Это был большой зал с темными панелями и выложенным каменной плиткой полом. Закопченные от времени массивные стены, увешанные старинным оружием и ржавыми доспехами, полдюжины дубовых столов, будто перекочевавших сюда из монастырской трапезной, масляные лампы на чугунных цепях, спускающиеся с потолка, все это в зависимости от настроения входящего либо располагало к откровенности, либо таило в себе угрозу. Что же касается Мэри, то с ее настроением все было ясно. Она обвела глазами полдюжины вооруженных до зубов солдат, покидавших зал, и неохотно остановила взгляд на человеке, сидящем перед ней.

– Ну, что я вам говорил? – возбужденно заговорил фон Браухич. – Кофе – и такая декорация!

Кофе в такой декорации, подумала Мэри, должен припахивать ядом. А вслух сказала:

– А что тут делают эти люди? Они, кажется, кого‑то ищут.

– Забудьте о них. Подарите ваше внимание фон Браухичу.

– Но вы ведь с ними разговаривали. Что им тут надо?

– Они сообщили, что в замке шпионы! – фон Браухич откинул голову, рассмеялся и развел руками. – Вообразите только – шпионы в Шлосс Адлере! Штаб‑квартире гестапо! Должно быть, на помеле прилетели. Да, что я говорил насчет Дюссельдорфа? – Он оборвал себя на полуслове, увидев ее пустую кофейную чашку. – Извините меня, дорогая фрейлейн. Еще кофе?

– Нет, спасибо. Мне пора идти. Фон Браухич опять засмеялся и положил руку ей на ладонь.

– Куда? Тут в замке некуда идти.