Я ответил, что сравнительно немного.

— А тебе не кажется, что между различными древними религиями и верованиями существует связь, основу которой составляет религия друидов? — продолжил он.

Нет, я так не думал. Разумеется, многие мифы и легенды имеют одну и ту же основу; все они возникали от страха перед неведомыми силами, такое встречается и в наши дни, и все же следует различать миф и религиозное верование, как различают суеверие и легенду, морально-этические принципы и мораль. На это Эмброуз ничего не ответил.

Некоторое время мы шли в молчании; и вдруг произошел весьма любопытный инцидент. Это случилось, когда мы вышли к сухому руслу ручья.

— А, — каким-то незнакомым, хриплым голосом проговорил мой кузен, — вот и Мисквамакус.

— Что? — переспросил я, удивленно глядя на него.

Он взглянул на меня; его глаза как-то странно забегали, словно он не мог смотреть в одну точку.

— Ч-что? — заикаясь, спросил он. — Ч-что эт-то было, Стивен?

— Как ты назвал эту речку?

— Никак я ее не называл, — ответил он, качая головой.

— Но ты же только что произнес ее название.

— Этого не может быть. Я понятия не имею, как она называется.

Казалось, он был искренне удивлен и даже немного рассержен. Я сразу прекратил расспросы, сказав, что, наверное, ослышался; и все же я был точно уверен: он только что произнес древнее название давно высохшей реки, на берегу которой мы стояли, и название это было уж очень созвучно имени индейского колдуна из племени вампанугов, того самого, кому удалось поймать и заточить в темницу «Тварь», вызванную Ричардом Биллингтоном.

Это маленькое происшествие оставило у меня на душе неприятный осадок. Я уже давно догадывался, что проблема, с которой столкнулся мой кузен, а за ним и я, была куда более сложной и запутанной, чем мне показалось вначале. Постепенно мои самые скверные предчувствия перерастали в глубокую уверенность. Однако впереди нас ожидало более убедительное подтверждение моих подозрений.

Мы молча шли вдоль высохшего русла и вскоре, пробравшись через густые заросли, вышли туда, где стояла башня, — к маленькому острову из песка и камней в окружении огромных каменных столбов. Мой кузен называл их «камнями друидов», хотя они были совсем не похожи на каменные плиты Стоунхенджа. И все же эти составленные в круг камни, кое-где выщербленные, кое-где покрытые наростами, а некоторые и вовсе превратившиеся в россыпи, носили на себе явный отпечаток работы человека; их перенесли сюда с какой-то конкретной целью; камни были расположены так, чтобы образовать кольцо вокруг башни, о которой — теперь я был в этом уверен — упоминалось в старинных документах.

Мне и прежде доводилось разглядывать эту башню с близкого расстояния, но теперь, едва я вошел в каменный круг, у меня появилось впечатление, что я вижу ее впервые. Возможно, на меня повлияла собранная кузеном информация, а возможно, все это объяснялось внезапно переменившейся атмосферой. Я почувствовал это сразу; раньше башня казалась мне одиноким осколком затерянного в столетиях прошлого, теперь же я был твердо убежден, что башня и время существовали как бы в разных плоскостях. Наверное, это ощущение появилось у меня оттого, что я давно знал о ее древнем происхождении; мне всегда казалось, что над каменной башней на острове витает аура веков. Однако теперь я видел перед собой зловещее каменное строение, как будто не подверженное действию времени; при этом мне показалось, что от него веет мрачным кладбищенским духом.

Приближаясь к ней сейчас, я как будто заново открывал ее для себя. Войдя внутрь, я внимательно разглядел камни кладки, рисунки на старых камнях и рисунок на сравнительно новой плите, которую недавно выворотил мой кузен.