Видимость словесного «взаимопонимания» с оппозицией монополиям неизбежно подошла к концу. Иллюзорное впечатление, что президент занимает позицию, близкую к мелкобуржуазным критикам язв капитализма, стало рассеиваться. Заигрывания Рузвельта с профсоюзной верхушкой привели к пониманию рабочим классом двуличной политики правительства. Ухудшение экономического положения в 1907 году сразу же выявило этот факт. Так называемые «преследования» монополий оборачивались лишь классовой перегруппировкой буржуазии. Престиж Рузвельта как «надклассового» руководителя страны стал быстро падать. Он прошел пик своего политического влияния, его позиции заметно ослабевали. Рузвельт, которому не исполнилось и пятидесяти, был полон сил, но что-то (он это чувствовал) оказалось упущенным. Он пытался одним-двумя эффектными жестами поправить положение, но тщетно. И в этом заключался трагизм его положения. Существовало еще одно обстоятельство. Как уже говорилось, в пылу политического триумфа Рузвельт объявил, что не намерен вновь добиваться высшей должности после мартовской церемонии ухода в 1909 году. Чем ближе подходила эта дата, тем меньшей величиной становился Рузвельт. Окружающие смотрели уже поверх его головы, соизмеряя свои планы с характеристиками возможного преемника. Рузвельт должен был готовиться к уходу в политическое небытие.

Рузвельт всегда неустанно и яростно с кем-нибудь боролся. Он грозил одним махом сокрушить британский флот, обращал свой гнев против «предателей-индейцев», во всю мощь легких звал идти на мексиканцев. Та же картина и во внутренней жизни: с невероятным пафосом поднимал он один за другим «последний и священный» поход против коррупции, некомпетентности федеральных чиновников, против популистов, высокомерных судей и т.п. Так прошла вся его жизнь. Между тем, странное дело, чем более воинственно он выступал против очередного врага, тем большее равновесие обретал после «битвы». В этом парадоксе заключен один из секретов Т. Рузвельта как политического деятеля. Стоит обратиться к фактам и мы найдем множество тому подтверждений. Рузвельт безудержен в критике злоупотреблений трестов - и тут же утихомиривает сторонников антитрестовского законодательства. Он громогласно провозглашает необходимость реформ, но реформаторы у него приходятся не ко двору. Он за оздоровление общества, но клеймит «разгребателей грязи».

Американский историк Р. Хофстедтер справедливо ставит вопрос о целях воинственности Рузвельта. «Стоял ли он за контроль над железнодорожными расценками больше потому, что стремился исправить неравенство в получаемых доходах или потому, что боялся обобществления железных дорог? Заставил ли он владельцев шахт немного увеличить плату шахтерам потому, что страдал душой за трудящихся или потому, что боялся «социалистических действий»? Выступал ли он за законы о компенсации работающим потому, что живо чувствовал тяжесть труда для искалеченного работника или потому, что боялся, что Брайан получит несколько новых голосов?»

Слова имеют цену, но важны дела, а, судя по последним, главной заботой Рузвельта было провести буржуазный корабль сквозь штормы социальных волнений. В этом смысл его деятельности на американской политической арене. Рузвельт писал: «Я хочу, чтобы рабочие осознали с абсолютной точностью, что я встану как кремневая скала на пути насилия и беззакония с их стороны». Чтобы сберечь привилегии своего класса, Рузвельт усилил влияние государства на экономическую и общественную жизнь страны, заложив тем самым основы государственно-монополистического капитализма.

Много лет наблюдал за Рузвельтом Э. Пинчот - один из деятелей прогрессизма. Его суждения представляют интерес при объяснении причин изоляции Рузвельта.

«Благодаря своим талантам, своему природному чувству справедливости, желанию играть благородную роль в глазах мира, уникальному гению рекламировать свои идеи, равно как и себя самого, он мог бы быть одним из наших величайших президентов.