В конце концов меня взял к себе помощником Петер, секретарь партии. Я был сторожем, мыл окна, уборные, убирал с улиц мусор, опавшие листья и снег. Благодаря Петеру теперь у меня, как у всех, есть право на пенсию. Я не стал просить милостыню и могу спокойно дожить жизнь в этом городе, где я родился и всегда жил.
Свою первую получку я вечером положил на стол кухни. Это была жалкая сумма, но для моей хозяйки – большие деньги, по ее мнению, слишком большие. Она оставила половину на столе, и так стало продолжаться дальше: я каждый месяц кладу пенсию рядом с ее тарелкой, а она оставляет ровно половину этой суммы рядом с моей тарелкой.
Из детского дома, кутаясь в большой платок, выходит женщина. Она худа и бледна, на ее угловатом лице горят огромные глаза. Она останавливается перед скамейкой, смотрит на Лукаса, улыбается и говорит старику:
– Я вижу, вы нашли друга.
– Да, друга. Позвольте представить вам Лукаса, Юдифь. У него книжный магазин на Главной улице. Юдифь – директор детского дома.
Лукас встает, Юдифь пожимает ему руку:
– Мне нужно купить книги для детей, но у меня слишком много работы, и денег выделяют слишком мало.
Лукас говорит:
– Я могу передать вам книги с Матиасом. Какого возраста у вас дети?
– От пяти до десяти лет. Кто такой Матиас?
Старик говорит:
– Лукас тоже заботится о сироте.
Лукас говорит:
– Матиас не сирота. Его мать уехала. Теперь он мой.
Юдифь улыбается:
– Мои дети тоже не все сироты. У большинства из них отец неизвестен, они были брошены матерями, которых изнасиловали или они стали проститутками.
Она садится рядом со стариком, кладет голову ему на плечо, закрывает глаза:
– Скоро придется топить. Если погода не улучшится, начнем топить с понедельника.
Старик обнимает ее:
– Хорошо, Юдифь. В понедельник я приду в пять часов утра.
Лукас смотрит на мужчину и женщину, они сидят, тесно прижавшись друг к другу во влажном холоде осеннего утра, среди абсолютной тишины маленького заброшенного городка. Он делает несколько шагов, чтобы бесшумно удалиться, но Юдифь вздрагивает, открывает глаза и встает:
– Не уходите, Лукас. Скоро проснутся дети. Мне нужно приготовить им завтрак.
Она целует старика в лоб:
– До понедельника, Михаэль. До скорой встречи, Лукас, и заранее благодарю вас за книги.
Она возвращается в дом. Лукас снова садится:
– Она очень красива.
– Да, очень красива.
Полуночник смеется:
– Вначале она опасалась меня. Она видела, что я каждый день сижу здесь на скамейке. Может быть, она считала меня каким‑нибудь извращенцем. Однажды она села со мной рядом и спросила, что я здесь делаю. Я ей обо всем рассказал. Это было в начале прошлой зимы. Она предложила мне помогать ей отапливать комнаты, она одна не справлялась с этим, у нее только одна шестнадцатилетняя помощница по кухне. В доме нет центрального отопления, в комнатах стоят дровяные печи, а комнат семь. Знали бы, какое счастье я испытал оттого, что смог снова войти в наш дом, в наши комнаты! И еще оттого, что смог помочь Юдифи. Этой женщине пришлось много вынести. Ее муж пропал во время войны, сама она была депортирована и дошла до самых ворот ада. Это не просто образное выражение. За этими вратами горел настоящий огонь, и его зажгли человеческие существа, чтобы сжигать тела других людей. Лукас говорит:
– Я знаю, о чем вы говорите. Я собственными глазами видел подобное в этом самом городе.
– Вы, должно быть, были тогда очень молоды.
– Я был совсем ребенком. Но я ничего не забыл.
– Вы забудете. Так устроена жизнь. Со временем все стирается. Воспоминания бледнеют, боль стихает. Я вспоминаю свою жену так, как вспоминают птицу или цветок. |