Изменить размер шрифта - +
Она потянулась через стол, чтобы коснуться руки матери.

— Ты заслуживаешь быть счастливой, вот и все, что я могу сказать. Не позволяй отцу Флэнагану, или миссис Камински, или Фрэнки говорить тебе о том, чего ты не хочешь делать.

— Мне бы хотелось быть похожей на тебя, быть такой же уверенной в себе. Я смотрю на тебя и думаю, как же я смогла вырастить такую сильную дочь? Ту, кто готовит завтрак, кормит своего ребенка, а потом идет ловить преступников?

— Я сильная, потому что ты сделала меня такой, мам.

Анджела рассмеялась. Провела рукой по глазам.

— Да, верно. Посмотри на меня, бормочущую развалину. Разрываюсь между любовником и семьей.

— Этот член семьи желает, чтобы ты перестала беспокоиться о нас.

— Невозможно. Когда говорят, что семья — это плоть и кровь, так и есть. Если из-за этого я потеряю Фрэнки, это все равно, что отрезать свою правую руку. Когда ты теряешь свою семью, ты теряешь все.

 

Эти слова эхом раздавались в голове Джейн, когда в тот вечер она ехала домой. Ее мать была права: если ты теряешь свою семью, то теряешь все. Она видела, что случалось с людьми, которые теряли своих жен и детей при убийстве. Она видела, как горе иссушает людей, как лица стареют за одну ночь. Джейн непросто было пытаться предложить им поддержку, обещать торжество правосудия, она действительно не знала или не хотела знать глубину их страдания. Только другая жертва по-настоящему смогла бы понять.

Вот поэтому и существовала такая школа как «Ивенсонг». Это было место для лечения ран среди тех, кто понимал.

Она говорила с Маурой этим утром, но не рассказала ей о судьбе Сапаты. Теперь, когда их главный подозреваемый мертв, а Тедди, по-видимому, уже вне опасности, им необходимо было решить, не пора ли вернуть его в Бостон. Она въехала на стоянку в своем ломе и уже собиралась позвонить Мауре на мобильный, когда вдруг вспомнила, что в «Ивенсонге» нет сигнала. Просмотрев журнал вызовов, она нашла городской номер, с которого в последний раз звонила Маура, и набрала его.

Шесть гудков спустя дрожащий голос ответил:

— «Ивенсонг».

— Доктор Уэлливер, это Вы? Это детектив Риццоли, — она ждала ответа. — Эй, Вы там?

— Да. Да, — удивленный смех. — Боже мой, как они красивы!

— Что красиво?

— Я никогда не видела птиц вроде этих. И небо, такие странные цвета…

— Гм, доктор Уэлливер? Могу я поговорить с доктором Айлз?

— Я не знаю, где она.

— Не могли бы Вы попросить ее перезвонить мне? Вы же увидитесь за обедом, не так ли?

— Я не пойду. Вся еда сегодня такая смешная на вкус. О! О! — Уэлливер взвизгнула от восторга. — Если бы Вы только могли увидеть этих птичек! Они так близко, что я могу коснуться их!

Джейн услышала, как она положила трубку. Услышала удаляющиеся шаги.

— Доктор Уэлливер? Алло?

Ответа не было.

Джейн нахмуренно нажала на отбой, размышляя, что за разновидность птиц могла настолько очаровать женщину. Внезапно ей привиделись птеродактили, летящие в леса Мэна.

В мире «Ивенсонг» все казалось возможным.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

 

УБИЙЦА КУРИЦ.

Хотя никто не говорил ей этого в лицо, Клэр знала, о чем они шептались, когда склоняли головы вместе и стреляли на нее взглядами из-за других обеденных столов. Она — та, кто это сделал. Все знали, что Клэр попыталась пнуть Германа несколько дней назад возле конюшни. Это и сделало ее подозреваемой. В суде сплетников она уже была осуждена и признана виновной.

Она подцепила вилкой брюссельскую капусту, и на вкус та оказалась такой же горькой, как и обида Клэр.

Быстрый переход