Изменить размер шрифта - +
Я не хотел поступать в летное

училище, я хотел стать юристом, следователем, но я был слишком молод для того, чтобы набраться храбрости и заявить об этом друзьям, которых я

боялся потерять. Я дорожил их дружбой, но у меня были собственные устремления и желания, с которыми они не захотели считаться, они полностью

подчинили меня себе и вертели мной, как куклой, а я любил их, искренне любил. Они были по-юношески жестоки, и если бы я отказался поступать

вместе с ними в летное училище, они посчитали бы меня слабаком. Отказаться я не мог, но и летать не хотел, я хотел поступать на юридический, и

для этого мне пришлось пойти на обман. Моя вина только в этом. Все остальное они сделали сами, они сами принимали решение забрать документы и

идти служить в армию вместе со мной, они хотели подчинить мою жизнь своим правилам. Но я отстоял свое право на самостоятельные решения, я хотел

стать юристом - и стал им. Я люблю свою работу, я считаю ее нужной и полезной, и я буду ею заниматься, чего бы мне это ни стоило."
        Сформулировав такой постулат, Игорь немного успокоился. Теперь чувство вины стало менее острым, зато с перспективами карьеры наступил

полный тупик. Нужно оставаться на следственной работе. Не хочется, а придется. Стоит ему согласиться на более приятную и менее хлопотную

должность, как снова вылезет и расправит крылья чувство вины - страшная хищная птица, которая начнет долбить его мозг своим острым, пропитанным

ядом крючковатым клювом.
        Он отказался от адъюнктуры, потом еще от нескольких очень привлекательных со всех точек зрения предложений. У Игоря Мащенко была явная

склонность к научной и аналитической работе, его звали и в штабные подразделения, где всегда нужны аналитики, и в научные институты, и на

преподавательские должности, но каждый раз он, стиснув зубы, вежливо отказывался. Он - прирожденный следователь, хорошо, что он вовремя

разглядел в себе эту склонность и правильно выбрал профессию, которую менять не собирается.
        А потом приняли Закон о милиции, и все сотрудники, мало-мальски помнящие право и знающие, что такое договор, или умеющие заниматься

охраной и организацией безопасности, валом повалили в коммерческие структуры. И снова на Игоря посыпались предложения - на этот раз от бывших

коллег, мол, давай к нам, у тебя такие мозги, ты же собаку съел на экономических преступлениях, ты прекрасно разбираешься в бухгалтерских

документах и финансовых хитростях, зарплатой не обидят - для начала две тысячи долларов в месяц, а там и побольше. Две тысячи долларов в месяц

по сравнению с тогдашней зарплатой Игоря, равнявшейся в пересчете на всем понятный эквивалент сорока долларам, выглядели просто фантастикой, о

которой даже мечтать не приходится. Он до крови закусывал губы, стискивал кулаки и… отказывался. Он докажет, что не струсил тогда, а поступил

так, как велело сердце. Он выбирал профессию не абы какую, не из страха перед армией, а сознательно. И отступить от этого Игорь уже не мог.
        Он ненавидел всех. Жеку Замятина - за то, что сломал ему жизнь. И еще за то, что сам Жека сломал ему, Игорю, карьеру. Колбина-Колобашку

- за его дурацкую общительность и информированность. Свою работу - за то, что не любил ее, но вынужден был ею заниматься. Своих женщин - за то,

что они не умели слишком долго удерживать его интерес и тем самым подвигали его на разрыв, измены и связанную с этим нервотрепку. Он ненавидел

даже своего отца - за то, что тот настоял и отправил Игоря в Томск поступать на юрфак, потому что в других вузах договориться о приеме

документов сына не смог.
Быстрый переход