Я не хотел поступать в летное
училище, я хотел стать юристом, следователем, но я был слишком молод для того, чтобы набраться храбрости и заявить об этом друзьям, которых я
боялся потерять. Я дорожил их дружбой, но у меня были собственные устремления и желания, с которыми они не захотели считаться, они полностью
подчинили меня себе и вертели мной, как куклой, а я любил их, искренне любил. Они были по-юношески жестоки, и если бы я отказался поступать
вместе с ними в летное училище, они посчитали бы меня слабаком. Отказаться я не мог, но и летать не хотел, я хотел поступать на юридический, и
для этого мне пришлось пойти на обман. Моя вина только в этом. Все остальное они сделали сами, они сами принимали решение забрать документы и
идти служить в армию вместе со мной, они хотели подчинить мою жизнь своим правилам. Но я отстоял свое право на самостоятельные решения, я хотел
стать юристом - и стал им. Я люблю свою работу, я считаю ее нужной и полезной, и я буду ею заниматься, чего бы мне это ни стоило."
Сформулировав такой постулат, Игорь немного успокоился. Теперь чувство вины стало менее острым, зато с перспективами карьеры наступил
полный тупик. Нужно оставаться на следственной работе. Не хочется, а придется. Стоит ему согласиться на более приятную и менее хлопотную
должность, как снова вылезет и расправит крылья чувство вины - страшная хищная птица, которая начнет долбить его мозг своим острым, пропитанным
ядом крючковатым клювом.
Он отказался от адъюнктуры, потом еще от нескольких очень привлекательных со всех точек зрения предложений. У Игоря Мащенко была явная
склонность к научной и аналитической работе, его звали и в штабные подразделения, где всегда нужны аналитики, и в научные институты, и на
преподавательские должности, но каждый раз он, стиснув зубы, вежливо отказывался. Он - прирожденный следователь, хорошо, что он вовремя
разглядел в себе эту склонность и правильно выбрал профессию, которую менять не собирается.
А потом приняли Закон о милиции, и все сотрудники, мало-мальски помнящие право и знающие, что такое договор, или умеющие заниматься
охраной и организацией безопасности, валом повалили в коммерческие структуры. И снова на Игоря посыпались предложения - на этот раз от бывших
коллег, мол, давай к нам, у тебя такие мозги, ты же собаку съел на экономических преступлениях, ты прекрасно разбираешься в бухгалтерских
документах и финансовых хитростях, зарплатой не обидят - для начала две тысячи долларов в месяц, а там и побольше. Две тысячи долларов в месяц
по сравнению с тогдашней зарплатой Игоря, равнявшейся в пересчете на всем понятный эквивалент сорока долларам, выглядели просто фантастикой, о
которой даже мечтать не приходится. Он до крови закусывал губы, стискивал кулаки и… отказывался. Он докажет, что не струсил тогда, а поступил
так, как велело сердце. Он выбирал профессию не абы какую, не из страха перед армией, а сознательно. И отступить от этого Игорь уже не мог.
Он ненавидел всех. Жеку Замятина - за то, что сломал ему жизнь. И еще за то, что сам Жека сломал ему, Игорю, карьеру. Колбина-Колобашку
- за его дурацкую общительность и информированность. Свою работу - за то, что не любил ее, но вынужден был ею заниматься. Своих женщин - за то,
что они не умели слишком долго удерживать его интерес и тем самым подвигали его на разрыв, измены и связанную с этим нервотрепку. Он ненавидел
даже своего отца - за то, что тот настоял и отправил Игоря в Томск поступать на юрфак, потому что в других вузах договориться о приеме
документов сына не смог. |