— Господи помилуй! — вырвалось у Джона. — И чего стоит теперь древность и знатность рода? Простите, леди.

— Ничего не стоит! — охотно и весело согласилась девушка. — Но всё у нас шло неплохо, пока была мама жива. А год назад и она умерла, и я поехала в Австралию с маминым двоюродным братом, дядей Чарли. Но он был такой страшный картёжник! Всё-всё проиграл, что у него было. А тот молодой человек, его друг, из-за которого он меня и привёз сюда, оказался такой же. Я не могла выйти замуж за такого человека, хотя он и барон, как сказал о нём дядя. Да будь он хоть принц, он человек противный. Неделю назад барон сбежал отсюда, от своих карточных долгов, а дядя Чарли застрелился. Это было так ужасно! Я не знала, как его похоронить, на что? Хорошо, что мне помогли.

Она рассказывала всё это просто, непосредственным тоном человека, которому давно хотелось высказаться. Потом вдруг умолкла и смутилась.

— Я всё говорю, говорю. Вы, верно, думаете: «Ну что за болтушка!» И разве вам интересно это всё? Но я... Этот год я была так одинока, а у вас такое доброе лицо, мистер Рединг.

— Я рад, что вы со мной откровенны, леди Рэндолл! — искренно произнёс Джон. — Спасибо вам! Так вы, стало быть, плывёте назад в Англию? У вас там кто-то есть?

— Никого нет, — голос девушки прозвучал грустно. — То есть, не совсем. В Норбери, это такое местечко под самым Лондоном, живёт в малюсеньком домике наша старая горничная, миссис Проуденс.

Я с ней и буду жить, домик можно поделить пополам и половину сдавать, хотя бы на лето. Когда-то недалеко от Норбери располагалось родовое поместье Рэндоллов, но оно было продано ещё в начале века.

— Я слыхал, однако, — заметил Джон, допуская вторую неосторожность, но полагаясь при этом на простодушие девушки, — что вы когда-то были помолвлены.

Она рассмеялась таким чистым весёлым смехом, что Клею показалось, будто рядом с ним зазвенел серебряный колокольчик.

— Ах, это наши смешные английские традиции! Меня помолвили в два года с мальчиком, которому было два с половиной. Сейчас ему бы только-только исполнилось восемнадцать. Но он умер, когда ему было пять. Бедненький! Мой отец возлагал все надежды на этот брак. Известие о смерти лорда Кромуэла совсем подорвало его здоровье.

— Лорд Кромуэл? — повторил Джон, делая вид, что ему незнакомо это имя.

— Ну да. Наследник герцога Уордингтона.

— Единственный сын?

— Нет, — покачала головкой леди Лора. — Не единственный. Вы же американец, не знаете, да, впрочем, и в Англии мало, кто знает. Это очень скрывалось. Но в нашей семье, близкой к Уордингтонам, об этом много говорили. У герцога был ещё старший сын, очень долгое время его и считали наследником. Но потом вдруг оказалось, что он незаконный, вы представляете, вот ужас-то?

— В чём же тут ужас? — Джон очень удачно изобразил на своём лице безразличие. — Ах да, ведь у вас, в Англии, титул значит бог знает что!

— Да при чём тут титул? — серые чистые глаза леди Лоры округлились. — Да ведь это ж с ума можно сойти вдруг узнать, что ты — вовсе не ты! Как только мог герцог Уордингтон, такой умный и благородный человек, так жестоко поступить со своим сыном?

«А она и не глупышка вовсе и совсем на так наивна!» — подумал Джон и пристально взглянул на девушку...

Она стояла, повернувшись лицом к солнцу, и её личико светилось, впитывая солнечный свет, а каштановые кудряшки на висках просвечивали и блестели, как тонкие спиральки тёмного дорогого шёлка. Вырез платья открывал стройную, но ещё по-детски тонкую шею и чуть выступающие ключицы. В ямке на шее, между ключицами, лежал маленький круглый серебряный медальон.

— И что же сталось с этим незаконным сыном герцога? — спросил Джони, отворачиваясь и глядя на бесконечно далёкий морской горизонт, подернутый светлой вязью облаков.