|
По правде сказать, бывали минуты, когда такое невысказанное признание весьма ее удручало — ее провозглашаемая неприязнь к Оуэну была чуть ли не главной причиной, почему миссис Герет столь безгранично ей доверяла. Миссис Герет и сама в те дни не испытывала к нему никакой приязни, а Фледа всегда и безусловно держала сторону миссис Герет. В конце концов пока приготовления к свадьбе шли своим чередом, он повадился регулярно наведываться в Пойнтон, и это уже стало делом привычным; но ни разу мать не соизволила принять его. Он говорил только с Фледой и только с Фледой ходил на прогулки; и когда он спрашивал ее, имея в виду главный интересующий его предмет, неужели миссис Герет по-прежнему бездействует, бедная девушка обычно отвечала: «Да, она напускает на себя такой вид, если позволительно так выразиться; но, полагаю, она все же раздумывает над тем, что ей взять». Когда же старшая приятельница спрашивала ее, какие действия предпринимает Оуэн, ответ всегда был один: «Ждет — ждет, какие действия предпримете вы!»
Миссис Герет, месяц спустя после того, как ей был нанесен страшный удар, совершила нечто внезапное и непредсказуемое: взяв с собой свою молодую компаньонку, она отправилась взглянуть на Рикс. Они поехали в Лондон, а там на Ливерпуль-стрит сели в поезд, и наименьшее из невзгод, на которые они приготовились себя обречь, состояло в необходимости провести ночь в чужом месте. У Фледы имелся при себе прелестный дорожный несессер, подаренный ей на этот случай ее приятельницей. «Однако тут очень мило!» — воскликнула Фледа через несколько часов, снова поворачиваясь лицом к маленькой опрятной гостиной после того, как с живым интересом выглянула в окно — простое, без переплета. Миссис Герет такие окна не выносила — кусок стекла, ездящий вверх-вниз, особенно когда весь вид из окна — четыре чугунных горшка на постаментах, все выкрашены в белый цвет и утыканы жуткими геранями: выстроившись в ряд по краю гравийной дорожки, они тужились создать впечатление отсутствующей здесь террасы. Фледа тотчас отворотила взгляд от сих садовых украшений, но миссис Герет продолжала мрачно смотреть на них, недоумевая, как это дом, затерянный в глуши Эссекса, да еще в трех милях от крохотного полустанка, ухитряется производить такой пошлый «пригородный» вид. Комната, в сущности, представляла собой низкую коробку, стены сочленялись с потолком под прямым углом, без малейших излишеств вроде плавного изгиба или карниза, граница была отмечена лишь красным бумажным бордюром, наклеенным по верхнему краю обоев, неопределенно-серых с серебристыми цветочками. Обои были сравнительно новые, чистенькие, а через середину потолка проходила массивная прямоугольная балка, обклеенная белой бумагой, по поводу которой Фледа хотела было, но не решилась заметить, что она весьма живописна. Девушка вовремя догадалась, что замечание ее не произвело бы впечатления и что ей вообще лучше промолчать — и по поводу камина, и по поводу дверей, при виде которых ее спутница не могла сдержать беззвучного стона. К дверям в особенности миссис Герет предъявляла самые высокие требования: более всего на свете она презирала мелочную экономию, воплощавшуюся в одностворчатых дверях. В Пойнтоне по всему дому вас встречали высокие двойные створки. В Риксе вход в каждую комнату был все равно что лаз в кроличью клетку. И тем не менее все было не так плохо, как опасалась Фледа; дом был весь блеклый и печальный, тогда как главная опасность виделась в том, что он окажется разнородным, бодро-назойливым, крикливым. Вещи в доме в своей совокупности каким-то чудом делали саму идею великолепного изящества мелкой и по большому счету недостойной: вещи, говорившие ей о том, что их собирали так же несуетно и любовно, как золотые цветы Пойнтона. Да она сама, будь у нее свой дом, могла бы жить среди них: они внушали ей теплое чувство к одинокой тетушке; они даже заставили ее усомниться, не лучше ли для счастья было бы никогда не вкушать, как она сама вкусила, отравы знания. |
