— …что он хочет подобрать под себя весь нефтяной бизнес в Питере…

Вполне естественное желание, как я уже думала. Мурат ему не удивится, а, возможно, только порадуется честолюбивым замыслам младшего сына.

— …что он использовал тебя в своих целях…

Уж с этим вопросом мы как-нибудь разберемся сами, не подключая никакие третьи стороны.

Больше я сдерживаться не могла.

— Леша, ты понимаешь, что несешь полный бред? Мурат Хабибуллин не станет это слушать! Это чушь! Это не аргументы! Ты вообще чего добиваешься? Чтобы Мурат отрекся от сына? Или последовал примеру Ивана Грозного? Или хотя бы лишил его наследства? Он этого не сделает! Пусть они расходятся в мелочах — я, кстати, даже не знаю, расходятся или нет, — но Камиль — сын Мурата. Единственный, оставшийся в живых! Кто для него ты? Кто для него я?

Лешка еще какое-то время нес ахинею про честность Мурата, чувство долга, про то, что тот всегда идет прямым путем — не то, что его сын. А Камиль встречается с людьми, с которыми не должен бы встречаться.

— А ты откуда знаешь? — прищурилась я. — И у тебя есть доказательства?

— А зачем я тебя посылаю за папкой?! — взревел Лешка.

Я вопросительно приподняла одну бровь.

Оказалось, что Лешка уже давно собирает компромат на Камиля, и ему удалось кое-что заснять на пленку.

— Кстати, а откуда у тебя в сумочке оказалась пуговица-фотоаппарт? — спросил Лешка.

— Те двое типов что, твои были?!

Лешка самодовольно кивнул.

— Я нашла ее в туалете.

— И ты ее подобрала? Молодец, съемка оказалась мне очень кстати. У меня тоже есть знакомые специалисты. Они проявили микропленку.

— И что?

— Отдашь снимки Мурату. Вот он обрадуется.

Я молчала. Я не знала, что думать. Мне не хотелось предавать Камиля. И вообще как я буду выглядеть в глазах его отца?

Я не желала влезать в борьбу, которую не начинала, хотя все ее участники и пытались меня туда втянуть. Я мечтала, чтобы все они оставили меня в покое. Пусть делят между собой свои империи, но пусть разбираются сами. Да я практически не вижу нефтяных денег, хотя, по идее, их часть и причитается моим детям.

Нам перепадают какие-то крохи с Надеждиного стола. Я ведь сама кормлю семью, сидя ночами за компьютером и кропая дурацкие романы. И я готова так жить и дальше. Меньше денег, но спокойнее. За детей спокойнее. А это — главное.

Правда, красную папку я из Лешкиного сейфа возьму — чтобы самой ознакомиться с содержанием. Отдавать ему ее или нет — другой вопрос.

Чтобы лишний раз не ругаться с Лешкой, я сказала, чтобы он продиктовал мне код сейфа, и записала его на последней странице записной книжки, рядом с новым Лешкиным сотовым.

У меня был к нему последний вопрос: он сам организовал свою смерть на Кипре?

— Нет, это Хабибуллин. Мне просто крупно повезло. Я прилетел не один, с приятелем. Мы взяли два одноместных номера, на разных этажах. Я пошел в бар, а его отправил за кое-какими бумагами к себе. Ну а потом… Решил быстро делать ноги. Взял его паспорт, одежду. Понял, что «смерть» дает мне широкие возможности. Все думают, что меня нет — а я есть! Тело-то не узнать.

— А борода откуда?

— Накладная. Специально брал с собой.

— А зачем ты полетел на Кипр?

— Дела были. Вот уж не ожидал, что и ты там окажешься… Ладно, Оля. Поехали. Когда ты сможешь взять папку?

— Во вторник, — ответила я, пояснив, что Надежда хочет отправить меня на переговоры.

Лешка сказал, что позвонит мне во вторник вечером, и мы договоримся о следующей встрече.