Глазами Ванги

Мы пили вино на озябшей крыше,

И грустно смотрели вдаль.

Все тяжелей, тяжелей и тише

В тумане звенел хрусталь.

Еще не знакомые с горьким горем,

которым больна земля,

мы обнимались. И пестрым морем

качались внизу тополя.

Трамваи уныло гремели в склянки,

на паперти пел слепой.

Осеннее небо глазами Ванги

глядело на нас с тобой.

Оно нас не видело, но узнавало,

покорно на голос шло.

На ощупь злопамятным раздавало

беспамятное тепло.

В столицу неспешно входили танки,

шар летел голубой.

И блеклое небо глазами Ванги

глядело на нас с тобой…

Детский сад № 2

Мы на войну ходили в гулкой рани,

а вечером – у Родины в плену.

Предатель на суде угрюмой няни,

глотающий предсмертную слюну.

Мне нечего сказать жене унылой,

ведущей счет салатам и борщам,

когда знакомство с общею могилой,

подобно врытым в землю овощам.

Картошкам, огурцам и помидорам,

опущенным в строительные рвы,

глядя в лицо томительным просторам,

с героев не сорвавшим головы.

Когда меня подхватит этот ветер,

и на руках до дома донесет.

Когда из урагана добрый сеттер,

меня возьмет за шкирку – и спасет?

Когда мне пол лица снесет шрапнелью,

оставив часть счастливого лица.

И лик беды накроется шинелью.

И вечность будет длиться до конца.

Вдоль огородов встанет дым разлуки,

гряды уйдут пешком в чертополох.

И чучело поднимет к небу руки,

откликнувшись на окрик «хендехох».

Жмурки в поезде

Ливень шуршит гравием в небесах,

дюны сахарный пересыпают песок.

Черный платок, затянутый на глазах

больней, чем белый платок,

сжимает висок.

Дети, они коварнее могикан.

Но время проходит. Усталые старики

дуют, согласно ранжиру, в пустой стакан.

И в стакане слышится гул неземной реки.

Доисторическая раковина поет.

История, как чужая жена, на ковре лежит.

Она больше не бьется рыбой об лед.

И, как прежде, мужу принадлежит.

Я беру губами орехи из чьих то рук,

они сладки как ягоды, без скорлупы.

Вдруг одна из кормилиц ломает каблук.

Люди вокруг меня – слепы.

Они мне родня, мне жалко моей родни,

когда сходит в гроб один и другой народ.

Лишь тот, кому удалось задремать в тени,

с восторгом увидит восход.

На вершину вулкана железнодорожный путь

взбирается по спирали, мешая дым.

Кондуктор главу свою уронил на грудь.

И стал святым.

Вор в поезде

Кровоточит тонкий полюс медленных сердец.

Вор ночной обходит поезд из конца в конец.

Верный ключ подобран точно к каждому купе.

Он ко мне заглянет точно, он придет к тебе.

Тенью сгорбленной фигуры шаркнет по стене,

вынет красные купюры он из портмоне.

Из застегнутой прорехи вытянет часы,

да подкрутит для потехи нэпману усы.

У комдива снимет орден с красною звездой.