Грегори переступил последнюю ступеньку и вошёл к себе, предоставив Милдрет закрывать дверь. Прошёл к окну и остановился, глядя в темноту.

Злость клочьями дыма всё ещё клубилась в его голове. Пальцы сжимались в кулак, но сформулировать ни один из вопросов, волновавших его, он не мог.

Милдрет стояла за спиной – в десяти шагах, у самого очага. Грегори чувствовал лопатками каждое её движение – как Милдрет отворачивается, как ворошит угли и как разжигает огонь. Тогда, в спальне, Грегори тоже казалось, что он чувствует её. Что он сам лежит на полу. Но теперь, когда всё закончилось, Милдрет была как никогда чужой.

Грегори стиснул кулак и ударил по стене.

– Почему? – выпалил он единственное слово, которое крутилось у него в голове.

Милдрет долго молчала, и Грегори уже собирался было обернуться, встряхнуть её и, может быть, ударить, только бы не слышать эту тишину, когда Милдрет наконец произнесла:

– Ты приказал. А я поклялась, что буду служить тебе.

Грегори издал гортанный звук, средний между воем раненого зверя и его яростным рыком.

– Подойди сюда.

Милдрет отставила кочергу и подошла к нему.

– Залезь на подоконник и спрыгни вниз.

Милдрет выглянула в окно и сглотнула. Затем поставила одну ногу на подоконник и подтянулась.

– Что ты творишь?! – Грегори рванул её за плечи обратно в комнату и основательно, так что заныл затылок, приложил спиной о стену.

– А почему нет? – Милдрет вскинула на него светлый до одержимости и пустой, как у блаженной, взгляд. – Может, я не хочу жить?

– Дура! Теперь ты вспомнила, чего хочешь, а чего нет?

– Я всегда это знала! – Милдрет перехватила его руки и оторвала от себя неожиданно легко. – Я хочу тебя, Грегори, тебя! Если для этого надо отдаваться твоему дяде, если для этого надо изображать твоего слугу – мне всё равно! Я всегда…

Милдрет замолкла, прижимая ладонь к щеке, когда её опалил удар – ненастоящий, как будто бил не мужчина и от этого ещё более обидный.

– Я хочу тебя, – она сползла на пол по стене, – это неправильно, но я ничего с собой поделать не могу. И это не имеет никакого значения, потому что теперь ты женишься на Ласе.

Милдрет обняла колени руками и уткнулась в них лбом, силясь спрятать подступившие к горлу слёзы.

«Надо было согласиться, – думала она с тоской, – надо было уйти из замка давно, как предлагал этот проклятый лорд. Хотя… что изменилось бы тогда? Я всё равно не получила бы его… того, в ком смысл этой проклятой жизни для меня».

Грегори стоял над ней, глядя сверху вниз и стискивая кулаки.

Сейчас он ненавидел Милдрет как никогда. Ненавидел так же, как ненавидел самого себя, потому что давно уже не мог различить, где заканчивается он сам и начинается Милдрет.

– Мне душно, – сказал он и, шагнув к окну мимо Милдрет, коснулся края бойницы рукой. – Я бы спрыгнул сам. Спрыгнул с тобой вдвоём.

– Дурак, – Милдрет вытерла рукавом лицо и коснулась его бедра рукой. – У тебя всё ещё будет хорошо.

Грегори покачал головой.

– Никогда. Без тебя не может быть хорошо, Милдрет. И никогда я не смогу быть с тобой.

Он опустил руку и, нащупав плечо Милдрет, притянул её ближе к своему бедру рукой.

Они снова замолкли, думая об одном и том же – о Ласе и помолвке, которая была объявлена только что.

– Полагаю, ехать в Донатон больше нет смысла? – Милдрет усмехнулась, бросив взгляд на забытый под кроватью мешок золота.