Старец поспешил им навстречу и, заикаясь от волнения, представился старшим стряпчим Таном, временным управляющим.

– Ваш покорный слуга, – добавил он с дрожью в голосе, – чрезвычайно сожалеет, что о прибытии вашей чести не было сообщено заранее. Это не дало возможности подготовиться к встрече, праздничной трапезе и…

Судья Ди прервал его:

– Я полагал, что с пограничной заставы пошлют нарочного. Должно быть, произошла какая‑то ошибка. Но коль скоро я уже здесь, будет лучше, если вы покажете мне управу.

Сначала Тан повел их в просторный зал суда. Пол, выложенный каменными плитами, был чисто выметен, а высокий судейский стол на помосте в глубине зала покрыт светло‑красной парчой. Всю стену позади судейского места закрывал занавес из бледно‑фиолетового шелка. На нем, как и положено, сиял вышитый толстой золотой нитью огромный единорог – символ проницательности.

Пройдя в дверь, скрытую за занавесом, они пересекли узкий коридор и оказались в кабинете судьи. Это помещение содержалось с не меньшим тщанием: на лакированном письменном столе ни пятнышка пыли, оштукатуренные стены свежевыбелены, широкая лежанка у дальней стены покрыта великолепной темно‑зеленой парчой. Мельком оглядев помещение архива, примыкающее к кабинету, судья Ди вышел на второй двор, расположенный перед залом для приемов. Старик стряпчий все с той же дрожью в голосе уведомил, что залом для приемов не пользовались со времени отъезда следователя, а посему, весьма возможно, какой‑нибудь стул или стол окажутся не на должном месте. Судья с любопытством смотрел на неуклюжую сутулую фигуру: этот человек, казалось, пребывал в чрезвычайном смятении.

– Вы соблюли все наилучшим образом, – утешил он его.

Тан низко поклонился и сказал, запинаясь:

– Ваш покорный слуга служит в управе уже четыре десятка лет, ваша честь, а начинал сызмала в должности мальчика на побегушках. Вот почему я полагаю, что все должно пребывать в надлежащем порядке. И в нашей управе всегда так было. Ужасно, что ныне, после стольких лет…

Голос его прервался. Он поспешно растворил дверь зала для приемов.

Все стали вокруг высокого, украшенного искусной резьбой стола в середине зала. Тан почтительно вручил судье большую квадратную печать управы. Тот сравнил ее рисунок с оттиском в учетной книге, после чего начертал свою подпись в расписке о получении. С этого момента он официально принял на себя власть над уездом Пенлей.

Огладив бороду, он объявил:

– Убийство судьи важнее всех обыденных дел. В должное время я приму знатных людей уезда и исполню прочие формальности. А сегодня я не желаю видеть никого из уездных чиновников, кроме служащих управы и четырех квартальных.

– Их пять, ваша честь, – поправил Тан. – Пятый – начальник корейского квартала.

– Он китаец?

– Никак нет, ваша честь, но по‑китайски говорит чисто. – Тан кашлянул, прикрыв рот рукой, и робко продолжил: – Боюсь, ваша честь, с этим у нас дела обстоят несколько необычно, но начальник городской стражи так решил, что корейский квартал на восточном берегу должен обладать некоторой самостоятельностью. Кореец отвечает за соблюдение порядка в своем квартале, а наши стражники могут войти туда только по его просьбе.

– Действительно, необычно, – пробормотал судья. – На днях я займусь этим. А пока что велите всем служащим собраться в зале суда. Я тем временем загляну в мои личные покои и приведу себя в порядок.

Тан явно забеспокоился. Помявшись, он сказал:

– Покои вашей чести находятся в превосходном состоянии; прошлым летом ваш предшественник велел их заново выкрасить. Однако его имущество – все его вещи как были упакованы, так, к сожалению, и лежат там. А от его брата, единственного его родственника, нет никаких вестей.