— Может быть, — медленно проговорил Тодд, и Дуссандеру стало ясно, что план принят.

— Есть еще одно сходство, — сказал Дуссандер.

— Еще одно?

— Ты говорил мне, что твоя мать на одну восьмую — еврейка. Моя мать была чистой еврейкой. Так что мы оба — жиды, мой мальчик. Как в старом анекдоте, два мойши, что сидят на кухне.

Он вдруг зажал свой нос между пальцами правой руки. То же самое он проделал с носом мальчика левой рукой.

— И это видно, — проревел он, — видно!

Он захохотал, раскачиваясь в кресле туда-сюда. Тодд посмотрел на него удивленно и испуганно, потом захохотал тоже. Они еще долго смеялись на кухне Дуссандера, старик — сидя у окна, обдуваемый теплым калифорнийским бризом, а Тодд, качаясь на задних ножках табурета и уперевшись спиной в дверцу духовки, белая эмаль которой была вся в крестиках царапин, сделанных спичками Дуссандера.

Калоша Эд Френч (прозвище, как рассказал Тодд, объяснялось привычкой Эда носить калоши поверх кроссовок в сырую погоду) был худощавым мужчиной, имевшим особую страсть приходить в школу всегда в кедах или кроссовках. Он считал, что в кедах будет ближе к своим ста шести ученикам в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет, заведовать учебой которых ему надлежало. У него было пять пар кед разных цветов — от синих «Фаст Трек» до кричаще-желтых «Зонкерс», и он не догадывался, что его называют не только Калоша Эд, но еще Кроссовка-Пит, Кедман и даже Комета Кедман. В колледже за ним закрепилось прозвище Проказник, и даже этот постыдный факт как-то вышел наружу, что было довольно унизительно.

Он редко надевал галстук, предпочитая свитера-водолазки. Носил с начала шестидесятых, когда Дэвид МакКаллум рекламировал их в фильме «Человек из Д.Я.Д.И.» В колледже однокурсники часто незаметно обгоняли его и шли впереди, отпуская реплики типа: «Вот идет Проказник в свитере от Дяди». Он втайне считал себя единственным хорошим завучем из всех, кого знал. У него был хороший контакт с детьми. Он мог с ними потрепаться, мог заторчать от их музыки и молча посочувствовать, когда они влипали в истории. Он понимал их приколы, потому что знал, какой облом быть тринадцатилетним, когда все время кто-то наезжает, а ты не можешь отвертеться.

Но он никак не мог вспомнить, каким сам был в тринадцать лег. И полагал, что это та цена, которую приходится платить за взросление в пятидесятые годы. Это, а еще и вступление в новый мир шестидесятых с прозвищем Проказник.

И вот теперь, когда дедушка Тодда Баудена вошел в его офис, плотно прикрыв за собой стеклянную дверь, он почтительно встал, приветствуя его, но не решился выйти из-за стола навстречу старику. Вспомнил, что на ногах у него кроссовки, а пожилые люди иногда не понимают, что кроссовки — всего лишь средство психологической помощи детям, у которых проблемы с учителями. Поэтому некоторые пожилые люди могут неправильно понять завуча в кроссовках или кедах.

«Приятный дедуля», — подумал Калоша Эд. Седые волосы аккуратно зачесаны назад. Костюм-тройка безукоризненно чист. Серебристо-серый галстук искусно завязан. В левой руке он держал старенький черный зонт (дождь моросил уже несколько дней) как-то по-военному. Несколько лет назад Калоша Эд с женой были на пьянке у Дороти Сойерс, они зачитывались книгами, написанными этой уважаемой леди, читали все, что попадалось. И вдруг показалось, что это герой ее книг — лорд Питер Уимсли в жизни.