|
Каждый раз, когда его взгляд соскальзывал со страницы, уходил из этого умопомрачительного, непонятного, чертовою мира множеств, подмножеств, упорядоченных пар и прямоугольных координат, раздавался хрипловатый старческий голос Дуссандера. Все остальное время старик сидел молча, слышался лишь отвратительный звук от ударов шлепанцев об пол и скрип кресла-качалки. Он сидел, как стервятник, и ждал, когда жертва сдастся. Зачем он в это ввязался? Как вообще угораздило в это вляпаться? Ужас, просто ужас. Сегодня днем он слегка разобрался в теории множеств, которую завалил перед самыми рождественскими каникулами, но подогнать материал настолько, чтобы написать контрольную по алгебре на той неделе хотя бы на тройку, казалось невозможным.
До «конца света» оставалось пять недель. На углу он увидел лежащую на тротуаре сойку, ее клюв открывался и закрывался. Она тщетно пыталась подняться на ноги и отползти. Перебито крыло, предположил Тодд, наверное, задела машина, и птица отлетела на тротуар, как игровая фишка. Она глядела на него одним блестящим глазом. Тодд долго смотрел на нее, слегка придерживая изогнутые ручки велосипеда. Воздух уже остыл, было прохладно. Он представил, как провели день его друзья, болтаясь на площадке Бейб Рут на Уолнат-стрит, гоняя мяч, играя в выбивного или в сыщиков и воров. В это время года обычно начинается сезон бейсбола. Поговаривали о том, что в этом году их местная команда будет играть в неформальной городской лиге. Некоторые папаши очень хотели бы поглядеть на игру своих чад. Тодд, конечно будет подавать. Он был звездой в «Литл лиге», пока в прошлом году не вошел в «Юниор Литл лиг». Подавал бы. Ну и что? Ему нужно просто сказать «нет». Просто прийти и сказать: «Ребята, я связался с военным преступником. Взял его прямо за яйца, а потом — ха-ха — вы не поверите! — обнаружил, что он держит точно также за яйца меня. Мне стали сниться жуткие сны, просыпаюсь в холодном поту. Мои оценки полетели ко всем чертям, и я подделал свой табель, чтобы предки не догадались, а теперь впервые в жизни надо сидеть над книжками. Хотя и не боюсь сесть на мель, но боюсь попасть в колонию. И поэтому не смогу сыграть с вами ни одного матча в этом году. Вот так, ребята.» Слабая улыбка, почти как у Дуссандера, совсем не похожая на его прежний широкий оскал, тронула его губы. В ней не было солнца, это была мрачная улыбка. Невеселая, нерадостная. И говорила одно: вот так, ребята. Медленно-медленно переехал Тодд колесом через сойку, слыша, как шуршат ее перья и хрустят, ломаясь, тонкие косточки. Переехал еще раз в обратном направлении. Птица все еще дергалась. Вновь и вновь он прокатывался колесом с прилипшим, окровавленным перышком вперед-назад, вперед-назад. Сойка уже не шевелилась, уже сыграла в ящик, откинула копыта, улетела к великим стаям в небе, но Тодд все продолжал прокатывать колесо по расплющенному тельцу. И продолжал это еще минут пять, и слабая улыбка не сходила с его лица. Вот так, ребята.
10
Апрель 1975 г. Старик стоял в коридоре между клетками и широко улыбался, когда Дейв Клингерман вышел ему навстречу. Казалось, нервный лай, заполняющий все вокруг, ему совсем не мешает, как и запах псины и мочи, а также сотня бездомных существ, скулящих и рычащих в своих клетках, мечущихся по ним взад и вперед, бросающихся на сетку. Клингерман сразу узнал в старике любителя собак. У него была приятная добрая улыбка. Он осторожно протянул Дейву распухшую, скрюченную подагрой руку, и Дейв так же осторожно ее пожал. — Здравствуйте, сэр, — громко сказал он. — Шумновато здесь, а? — Ничего, — ответил старик. — Ничего. Меня зовут Артур Денкер. — Клингерман. Дейв Клингерман. — Приятно познакомиться, сэр. Я прочел в газете — даже не поверил, — что вы здесь раздаете собак. |
