Вверху странички, обведенная кружком, стояла цифра 83. А ниже стояла оценка: три с плюсом. Ниже оценки — краткое замечание: «Заметное улучшение! Думаю, я чувствую облегчение вдвое большее, чем ты. Тщательно поработай над ошибками. По крайней мере три из них — арифметические, а не концептуальные.»

Сердце Тодда забилось снова, теперь уже учащенно. Чувство облегчения охватило его, но не спокойное, а горячее, сложное и странное. Он закрыл глаза, не слыша гудения класса, обсуждающего результаты контрольной и оспаривающего баллы там и тут. Перед глазами была красная пелена, пульсирующая в ритме сердца. В этот момент он, как никогда, ненавидел Дуссандера. Его пальцы снова сжались в кулаки. С каким бы удовольствием он сомкнул руки на тщедушной цыплячьей шее Дуссандера.

В спальне Дика и Моники Бауден стояли две кровати, разделенные тумбочкой с отличной имитацией лампы от Тиффани на ней. Комната обставлена мебелью настоящего красного дерева, а стенки увешаны книжными полками. У противоположной стены, между двумя подставками для книг из слоновой кости (изображающих слонов на задних лапах) стоял круглый телевизор «Сони». Дик смотрел программу Джонни Карсона с наушниками, а Моника читала новую книгу Майкла Кричтона, накануне присланную ей из клуба.

— Дик, — она положила закладку («Вот на этом месте я заснула», — гласила она) и закрыла книгу.

На экране Бадди Хэкет только что всех рассмешил. Дик улыбался.

— Дик, — позвала она громче.

Он снял наушники:

— Что?

— Как ты думаешь, у Тодда все нормально?

Он посмотрел на нее, нахмурясь, потом слегка покачал головой:

— Je ne comprends pas, cherie. — Его ужасный французский был их старой семейной шуткой. Они встретились в колледже, когда Дик провалил зачет по французскому. Его отец прислал лишние две сотни долларов, чтобы Дик нашел учителя. Он нанял Монику Дерроу, выбрав ее карточку на доске объявлений профсоюза. Перед Рождеством она уже носила его булавку… а он получил тройку по французскому.

— Он сильно похудел.

— Да, он заметно отощал, — сказал Дик. Он положил наушники на колени, и они издавали тихие квакающие звуки. — Он взрослеет, Моника.

— Так скоро? — тревожно спросила она.

Он рассмеялся:

— Так скоро. Я за шесть лет вымахал на восемнадцать сантиметров, от 168-сантиметровой креветки в двенадцать лет до великолепной массы мускулов и 186 сантиметров роста, которые ты сегодня видишь перед собой. Моя мать говорила, что по ночам слышит, как я расту.

— Слава Богу, ты не везде так вырос.

— Все зависит от того, как этим пользоваться.

— Ну и как, хочешь воспользоваться сейчас?

— Девка станет лысой, — сказал Бауден, бросая наушники через всю комнату.

Позже, когда он уже засыпал:

— Дик, а еще ему снятся кошмары.

— Кошмары? — пробормотал он.

— Кошмары. Я слышала пару раз, как он стонал во сне, когда спускалась ночью вниз в туалет. Мне не хотелось будить его. Это глупо, но моя бабушка говорила, что можно свести человека с ума, если разбудить посреди плохого сна.

— Она была полька, да?

— Полька, да, полька. Почему ты не скажешь «Сара»? Это ведь твое словечко.

— Ты знаешь, о чем я. Почему ты не пользуешься туалетом наверху? — Он построил его сам два года назад.

— Я не хочу будить тебя шумом воды.

— Не спускай воду.