Серинис подняла голову и прислушалась: хлопанье парусины на ветру, скрип дерева, отдаленные голоса — звуки, которые давно стали для нее привычными, знакомыми и почти незаметными. И все-таки ее не покидало странное ощущение. Серинис насторожилась и так сжала кисть, что чуть не сломала ее. За миг до того, как в дверь постучали, она знала, кто стоит на пороге: лишь один человек на «Смельчаке» умел бесшумно ступать по доскам палубы или коридора.
С трудом сдвинувшись с места, Серинис открыла дверь, напоминая себе о необходимости сохранять самообладание. У Бо был встревоженный вид.
— Утром, на шканцах, я был груб с вами, — без предисловий начал он. — Вы не заслуживаете подобного обращения, поэтому я пришел извиниться и пообещать загладить свою вину.
Серинис молчала — главным образом потому, что неожиданное извинение изумило ее. Бо с пристальным любопытством разглядывал жену: на ее лице остались следы недавних слез.
— Извинение принято, — пробормотала она. Последовала продолжительная неловкая пауза. — Если вам нечего больше сказать, я бы хотела вернуться к работе. Мне необходимо продать хотя бы несколько картин сразу после прибытия в Чарлстон — чтобы вернуть деньги, которые вы отдали Джасперу.
— Не беспокойтесь об этом, Серинис. Считайте, что я сделал вам подарок.
— Мне бы не хотелось злоупотреблять вашим великодушием, — со спокойным достоинством ответила она.
Бо молчал: что-то мешало ему прямо задать вопросы, мучившие его с тех пор, как он оправился от болезни. Он не знал, как загладить свою вину перед Серинис, но ему, как и первому помощнику, так хотелось вновь увидеть ее улыбку!
Потянулась еще одна бесконечная пауза, и Серинис, чувствуя себя неуютно под внимательным взглядом Бо, отступила, чтобы закрыть дверь. Бо поспешно шагнул в каюту, прикрыл дверь плечом и, заметив тревогу в глазах Серинис, попытался оправдать свою навязчивость:
— Видите ли, мадам, проявляя материнскую заботу обо мне в присутствии матросов, вы заставили их усомниться в моем выздоровлении, а у них не должно быть и тени сомнения в том, что я способен командовать кораблем.
— Мир, который создали для себя вы, мужчины, вызывает жалость: если принимать чью-то заботу о себе значит проявлять слабость, — сухо заметила Серинис. — Хорошо все-таки, что я родилась женщиной.
Уголки губ Бо дрогнули.
— Не надейтесь, что я стану возражать вам. Пожалуй, в роли мужчины вы были бы не особенно убедительны. — Сведя брови на переносице, он наконец спросил озабоченным тоном: — Серинис, как вы себя чувствуете?
Он догадался! Серинис застыла на месте, как лань, испуганная внезапным появлением человека. Мысли лихорадочно вертелись у нее в голове: чем она выдала свою тайну? Оставалось лишь одно объяснение: Бо все вспомнил! Но если так, почему он просто не спросил ее? Он всегда производил впечатление откровенного человека, не страдающего чрезмерной застенчивостью. Почему же он не задал вопрос напрямик?
Серинис впилась взглядом в ярко-синие блестящие глаза, пытаясь отыскать в них хоть какой-нибудь намек, но Бо был непроницаем. Должно быть, она придала его вопросу слишком большое значение, поторопившись с выводами. А может, просто схватилась за соломинку?
— Превосходно, — пробормотала она. — А теперь будьте добры, позвольте мне вернуться к работе.
Не шелохнувшись, Бо продолжал разглядывать ее и явно не собирался уходить. Серинис отвернулась, чтобы муж не уловил в ее глазах смятение.
— Я хотел бы поужинать вместе с вами, Серинис. Надеюсь, на этот раз вы примете мое приглашение. Терпеть не могу сидеть за столом в одиночестве, а обществом мистера Оукса я довольствоваться не намерен: он не устает упрекать меня в грубости. |