– Профессор Эйтвед? – осведомился он у белобородого старичка в стеганом халате и замшевых домашних туфлях.

– Да, это я, – Эйтвед запахнул воротник халата, – с кем имею честь?

– Стеван Другич, частный детектив. Вы позволите задать вам несколько вопросов?

– Частный детектив? Как любопытно! Прежде мне никогда не доводилось иметь дело с частными детективами.

– Но ведь это не причина, чтобы не пустить меня в дом, – заметил детектив, за всю свою карьеру не встретивший ни одного убедительного довода против того, чтобы войти туда, куда ему хотелось войти.

– Ни коим образом, – подтвердил Эйтвед, – проходите. Я ученый, а жизнь ученого состоит главным образом из вопросов. Как же после этого я могу не позволить задавать вопросы мне – тому, кто всю жизнь только и делает, что спрашивает.

В прихожей Другичу бросилась в глаза вешалка с крючками на двухметровой высоте.

– Надеюсь, – улыбнулся он, – по части ответов вы не станете брать пример с тех, кого вы исследуете.

– О, нет, я не столь скрытен. Вешайте куртку и вот сюда проходите…

Только на пороге гостиной Другич подобрал название тому месту, куда он попал: кукольный домик для великана. Размер каждой детали интерьера – начиная с мебели и кончая сетевыми разъемами – превышал общепринятые процентов на пятьдесят (не имея под рукой рулетки, Другич сделал эту оценку на глаз). Разница была тем заметней, что комнату заполняли копии тех вещей, размеры которых мы хорошо себе представляем: мебель из каталога «Купи и собери», в баре – бутылки с указанием объема (0.75 и литр), подборка номеров журнала «Nature», не менявшего свой формат последние сто – двести лет, ракетка для пинг-понга, кристаллозаписи, – и так далее вплоть до мелочей вроде упомянутых уже электрических разъемов и соединений. Аудио – и видеоаппаратуру выпускают, конечно, разных размеров, но как выглядит пульт к стереоэкранам «Филипс», Другич знал точно, поскольку в его доме находилось два экрана этой фирмы.

Решив, что желаемый эффект достигнут, Эйтвед предложил присесть.

– Если бы не это, – Другич достал из-под дивана полусотенную банкноту, – я бы подумал, что уменьшился в росте.

– Второй день ищу! – обрадовался находке Эйтвед. Спрыгнув с кресла, он подошел к Другичу и забрал банкноту. – Вообще-то я слежу за тем, чтобы в комнате находились только соразмерные вещи, но иногда случаются проколы. Насколько все неустойчиво в этом мире! Каких-то пятьдесят интермарок способны разрушить впечатление, на создание которого ушло… нет, не буду говорить сколько. Пусть меня считают эксцентричным, но не умалишенным. Кстати, я восхищен тем, как вы подтвердили, что вы детектив. Какие же у вас ко мне вопросы?

– Зачем вся эта… – Другич обвел взглядом комнату, – мистификация?

– Вы ошибаетесь, это не мистификация. Это мой маленький камешек в огород сторонников антропного принципа.

Давным-давно Другич прочитал в одной книге, что все философские проблемы происходят от неумения пользоваться словами. «И буквами», – додумал он сам, рассматривая под разными углами буквосочетание «экспликация». Мысль – не столько вычитанная, сколько собственная – произвела на него такое впечатление, что он навсегда утратил интерес к философии.