Нет солнца. Лишь волны серыми тенями взмывают к небу. Словно все погибшие моряки ожили и теперь, встав со дна моря, к небу руки тянут. Молят вернуть на землю. Домой.

Море подкидывает «рээску», как мячик. Что оно задумало? Утопить?

— Конечно, зря, напрасно я поехал, погнался за миражом! Ну ведь и теперь нет никаких прямых доказательств для утверждения, что совершено убийство. Да и было ли оно? Возможно, умер мужик своею смертью. А у меня — интуиция! Но она не всегда верна! Столько времени потерял. Эх, и верно говорят — дурная голова ногам покоя не дает. Так вот у меня. Всю жизнь в командировках, в поисках. Как будто мне больше других нужно. Ведь дали медики свое заключение. И все. Успокоился бы. Бывает. А теперь вот мотайся. Кто может спасти в такой шторм? — корит сам себя Яровой.

А море опять подхватило судно, закрутило его волчком. Перед глазами снова все поплыло, завертелось. Нет надежды. Нет спасения. Конечно, это гибель!

Прокравшийся в каюту холод пронизывает насквозь. Он притаился в каждом углу и будто выжидает своего часа. Как больные кости — скрипят шпангоуты. Они перекрикивают даже шторм. Они тоже чуют скорую гибель. Им не удержать судно.

Яровой весь сжался. Встал. Шатаясь, держась за стенки, вошел в рубку радиста. Тот — бледный, дрожащий «ходит по эфиру». Может кто услышит? Спросит координаты, квадрат местонахождения. Хотя как это теперь определишь?

В эфире голоса. Далекие от беды судна. Никто не слышал. Никто их не спасет. Никто не спешит на помощь. Лишь море ревет насмешливо вокруг.

— Sos! Sos! Sos! — стучит ключом радист.

Сигнал тревоги, беды летит из рации. Радист снова включает эфир. Капитан стоит молча. Лицо серое, морщинистое, как штормовое море. Глаза в одну точку уставились На шкалу. В море много друзей, кто, узнав о гибели, пожалеет капитана и, прокляв море в который раз, заодно и себя, помянет соленым словом. Не услышал! А может услышат? Вот стрелка шкалы рации делает обратный ход. Ищи, радист! Ищи! На тебя вся надежда!

<style name="101">Меня домчат к тебе, </style>

<style name="101">Когда зимовка кончится, </style>

<style name="101">В оленьих нартах, самолетах и такси, </style>

<style name="101">Я тоже мог бы Рассказать тебе о Севере, </style>

<style name="101">Но только ты об этом — </style>

<style name="101">Лучше песню расспроси…</style>

Аркадий невесело усмехнулся прорвавшимся словам. Вспомнил семью. Будет ли кому рассказать обо всем? Вряд ли. Только он мог бы. Но повезет ли ему?

— Говорил я — надо переждать, — выдохнул рыбак, оказавшийся рядом и добавил: — А вот теперь нате вам. Ни просвета, ни привета. Так и погибнем все. Как крысы.

— Слушай, замолчи! Если себя за крысу считаешь, то при чем здесь мы. Не можешь мужиком остаться, иди в каюту. Так всем лучше будет, — подтолкнул его к двери капитан.

Яровой благодарно оглянул на него и посмотрел на часы. Они остановились и следователь решил вернуться в каюту.

Он долго стоял у иллюминатора. Пытался удержаться на ногах как можно дольше. Но подкатившая к горлу тошнота — сгибала, валила человека. А море, хохоча, подкрадывалось к самому иллюминатору. И, заглянув, назад, отскакивало в испуге. Нет, этот человек совсем не прост. Вон в других каютах все в лежку. Стонут, клянут все и всех. Море, себя и судьбу. А ведь рыбаки! И не первый год. Даже старпома шторм уложил. В каюте на полу валяется, не двигаясь, не сопротивляясь.