Следующие полчаса я как резаная орала на всех заходивших в мой закуток, бросая бумажки и безделушки в объемистую картонную коробку — в Америке уволенные без выходного пособия именно так себя ведут, я в кино видела. Да, за первый успех на ниве футбола я заплатила немалую цену. Но оставаться в Богом проклятой "Коме" мне было невмоготу. Да еще под началом Эму. Кстати, свою физиономию страусиха еще недели три не сможет демонстрировать, ни в каком обществе — ни в приличном, ни в интеллигентном. Глазки сливами и нос баклажаном ей обеспечены. А работа… Можно и полегче найти. И даже несколько — по совместительству. Дояром-шпалоукладчиком, например.

Парни отнесли коробку с барахлом в машину, а Франческо с демонстративным почтением распахнул передо мною дверцу. Вылитый Паратов, только что шуб в лужи не бросает. Стараясь соблюсти царственную осанку, безработная Хряпунова села в Данькину "Вольву", словно в "Порше". В общем, под звук свирели мы удалились в закат, а глазевшие вслед сотрудники должны были увидеть, как в небесах загорается надпись "The end". "Мы едем, едем, едем…"

— Мальчики, а не принять ли нам по маленькой? — вырвалось у меня почти непроизвольно.

Даня с Оськой переглянулись, а Франческо, почему-то севший в машину вместе с нами, поднял бровь, не поняв ни слова.

— А где? — поинтересовался Гершанок, выразительно косясь на Кавальери.

— Какой же ты у меня тупица! — рявкнула я, — Он по-русски ни слова не понимает, а твоих взглядов только слепому не понять! Не хватает только по кабакам гудеть сразу после увольнения. Дань, останови у гастронома! У меня будете зенки заливать — дешево и мило.

— Разумно, — кивнул Даня, и выполнил мою супервежливую просьбу.

Пока я накрывала на стол, Франческо рассеянно бродил по квартире с Прудоном на плече. Бессовестный котяра терся об него всеми частями тела, урчал и вздыхал от счастья. Соскучился, видать. Он был самым среди нас благостным и довольным жизнью. Остальные ощущали явный дискомфорт: ребята не знали, как себя вести, Франческо не знал, как их успокоить, я не знала, что подать на закуску. Но импровизированное застолье в конце концов примирило всех. Водка с соком-тоником и без развязала языки, и я едва успевала переводить. Взаимные любезности сменились упреками, упреки — сочувствием, сочувствие — тостами за крепкую дружбу и тесное сотрудничество, а тосты — ожиданием. Ожиданием моего бенефиса.

Пора было признаться, что я в припадке идиотизма пополам с эгоизмом забыла про несчастную Верочку, про подозрительную ее информированность. То есть фактически забыла о том, что Вера — сообщница убийцы. Заслушавшись воплями Франческо, зачитавшись сладострастными признаниями дедушки, я не стала додумывать мысль, посетившую мою забубенную головушку почти сразу же после нашей беседы. И может, секретарша была бы жива, отлови я ее вчера и предупреди по-хорошему. Нет, на сознательность Верину рассчитывать не стоило, но глупая девчонка хотя бы поостереглась встречаться со своим Джеком-потрошителем.

Конечно, я рассказала им все, сбиваясь с русского на итальянский, шмыгая носом и нервно жуя тартинку за тартинкой. Франческо даже остановил мою пухлую ручонку, когда я потянулась за десятой или одиннадцатой, поглядел в мои полные слез глазки и мягким голосом посоветовал не нервничать так сильно. А вот Оська с Данилой не были столь снисходительны.

— Соня, ты дура! — была первая реакция Иосифа, — И как нам теперь его брать?

— Куда брать? — всхлипнула я, совершенно одурев.

— На пикник! — буркнул пылающий от возмущения Гершанок, — Если бы мы сдали в ментуру твою дуру-секретаршу еще вчера, то уже сегодня все было кончено.