Я хочу, чтобы тосковал и искал меня, молча страдая. Я не буду рабыней твоей, чтоб терпеть униженья. Я хочу быть манящей загадкой, мечтой, наважденьем… То, что с Зевсием было, теперь не должно повториться. Так что прощай, мой любимый герой богоравный, я улечу от тебя на простор, будто дикая гордая птица.
Четыреста семьдесят второй день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.
Бонапартий приплелся ко мне как побитая собака, причем как раз тогда, когда у меня шли занятия по тактике с господами генералами – как русскими, так и французскими. Вообще-то, должен признаться, у меня не было намерения численно увеличивать свою армию в этом мире, тем более за счет французских солдат. Еще чего. Меня и так уже стала напрягать разноплеменная многоязыкая армия, при дальнейшем расширении грозящая обратиться в неуправляемого монстра. Никогда и нигде я не должен больше пытаться воевать вместо местных.
Великая Артания потому и стала моим ленным владением, что антам было проще возложить верховные заботы на пришлого князя, который и оборонит, и рассудит, и помирит, и даст добрый совет. Больше нигде и никогда такой Артании больше не будет, да и в Китеж-граде вместо меня сейчас правят мои наместники. Я явлюсь туда с войском, только если молодому государству будет грозить опасность со стороны какого-нибудь неодолимого врага. Уже имеющихся у меня сил с запасом хватит, чтобы втоптать в землю и похоронить тех же тюркотов, а ничего страшнее там еще не водится. Так что пусть пока все идет как идет.
Если предполагать, какие мне еще могут быть нарезаны задания в будущем, становится понятным, что в девятнадцатом веке критических точек осталось две: Крымская война и война с турками за освобождение болгар. Благодарные болгары нам потом за это неоднократно жидко гадили прямо на головы, потом снова клялись в вечной дружбе, потом снова гадили – и так, наверное, будет до бесконечности. Сколько братушку не корми, он все равно на Европу смотрит. Так что избави меня Боже от обязанности спасать этих людей от турецкого ига. Могу не вытерпеть и наломать столько дров, что потом лет сто печь топить хватит. Пусть лучше их спасает кто-нибудь другой тот, кому на это не жалко ни времени, ни ресурсов, и согласный на то, чтобы вместо благодарности у него сплясали прямо на голове
Если двигаться еще выше, то в двадцатом веке критическими точками являются русско-японская война вкупе с первой русской революцией, потом первая мировая война вкупе с февралем, октябрем и гражданской войной, потом Великая Отечественная -победоносная, но стоившая огромных жертв… Ну, а дальше я просто не знаю. Критических точек много – это и смерть Сталина, и Карибский кризис, и позднебрежневский застойный геморрой, который привел к Горбачевщине, и девяносто первый год, и так далее, но там я абсолютно не представляю себе, что я со своими талантами могу сделать для исправления ситуации. Не люблю такого и не хочу этой работы, но если будет приказ изменить к лучшему судьбы тех миров, буду делать все что смогу и как смогу. Я человек военный и всегда выполняю приказы, чего бы мне это ни стоило.
Из сказанного выше можно сделать вывод, что армия наполеоновских времен, даже после переобучения и перевооружения, в разборках такого высокого уровня – это чуть меньше, чем ни о чем. Разве что в крымскую войну они будут при деле; но там опять русско-французский конфликт, а значит, использовать хоть русских, хоть французских солдат Бородина в нем не следует. Здесь, в этом мире, мне нужна вечная дружба между русской и французской империями, и совершенно не хочется будить в солдатах и офицерах старые обиды. Да и зачем оно надо? Мои лилитки и уже имеющиеся пехотные легионы без всяких проблем и угрызений совести при помощи местной русской армии и флота раскатают англо-французскую армию вторжения в тончайший блин.
Так что лучшим решением в данном случае было бы сформировать и обучить местные части, а потом вернуть их по принадлежности русскому и французскому императорам. |