— Балыкъ-базаръ… Рыбнаго рынокъ, отрекомендовалъ площадь Нюренбергъ и прибавилъ: По вашему, по-русскому балыкъ — соленаго и сушенаго спина отъ осетрина, а по турецкому балыкъ — всякаго рыба.

LXIX

Экипажъ подъѣхалъ съ мечети Ени-Джами. Въ мечеть вела снаружи широкая гранитная лѣстница, прямая, безъ площадокъ, ступеней въ тридцать. Нюренбергъ соскочилъ съ козелъ, помогъ Глафирѣ Семеновнѣ выйти изъ экипажа и сказалъ:

— По этаго главнаго лѣстницѣ я васъ въ мечеть не поведу. Если я васъ поведу по этого лѣстницѣ — сейчасъ подай за входъ серебрянаго меджидіе и бакшишъ направо, бакшишъ налѣво. А я люблю, чтобы для моего кліентовъ было экономія. Мы этого мечеть и безъ меджидіе посмотримъ, а только дадимъ хорошаго бакшишъ здѣшняго дьячку. Пожалуйте за мной. Мы съ другаго хода.

И онъ повелъ супруговъ. Они обогнули мечеть, подошли съ ней съ другой стороны и остановились около громадныхъ старыхъ дверей, обитыхъ желѣзомъ. Двери были заперты, но висѣлъ деревянный молотокъ. Нюренбергъ взялъ молотокъ и сталъ дубасить имъ въ двери. Долго никто не показывался, но наконецъ послышались шаги, стукнулъ запоръ извнутри, и дверь, скрипя на ржавыхъ петляхъ, отворилась.

На порогѣ стоялъ съ длинной бѣлой бородой старикъ-турокъ въ чалмѣ, въ круглыхъ серебряныхъ очкахъ и въ темно-зеленомъ халатѣ. Нюренбергъ заговорилъ съ нимъ по-турецки. Переговаривались они довольно долго. Турокъ на что-то не соглашался, но наконецъ распахнулъ дверь и пропустилъ въ нее супруговъ, прикладывая руку ко лбу, ко рту, къ груди и кланяясь. Пришлось подниматься по свѣтлой гранитной внутренней лѣстницѣ съ мозаичными стѣнами изъ бѣлыхъ фаянсовыхъ съ свѣтло-синимъ рисункомъ пластинъ, сильно потрескавшихся. Нюренбергъ слѣдовалъ сзади и говорилъ:

— Мы теперь идемъ въ комнаты султана. При здѣшняго мечети есть комнаты султана. Это былъ любимаго кіоскъ султана Магометъ Четвертый и здѣсь жила его любимаго жена. И онъ такъ любилъ этого жена, что никогда съ ней не разставался. Когда султанъ умеръ, мамаша его къ этаго кіоскъ пристроила мечеть, и такъ пристроила, что кіоскъ остался и окновъ его всѣ выходятъ въ мечеть. Вотъ изъ этого окновъ вы и будете видѣть всего внутренность мечеть Ени-Джами. Кромѣ порцеляноваго стѣны, въ ней нечего смотрѣть, а между тѣмъ у васъ будетъ экономія на цѣлаго серебрянаго меджидіе, потому что за входъ въ мечеть вы ничего не заплатите. О, Нюренбергъ никогда не продастъ своего кліенты! хвастливо воскликнулъ онъ.

Въ концѣ лѣстницы была опять дверь. Около двери стояло нѣсколько плетеныхъ изъ соломы туфель безъ задковъ, въ какихъ иногда купаются въ заграничныхъ морскихъ курортахъ. Турокъ въ очкахъ остановился и указалъ на туфли.

— Изъ-за того, что вы, эфендимъ, не надѣли дома вашего калоши — пожалуйте теперь и надѣвайте на сапоги здѣшняго туфли, сказалъ Нюренбергъ Николаю Ивановичу. — А мы съ вашего супругой только снимемъ калоши и пойдемъ въ своего сапогахъ.

Глафира Семеновна сбросила съ себя калоши, Николай Ивановитъ надѣлъ туфли, и турокъ въ очкахъ распахнулъ передъ ними дверь. Они вступили въ большую комнату, стѣны и потолокъ которой были изъ фаянсовыхъ изразцовъ съ свѣтло-синимъ нѣжнымъ рисункомъ, а полъ былъ застланъ нѣсколькими великолѣпными персидскими и турецкими коврами. Ни одинъ коверъ по своему рисунку не походилъ на другой и разостланы они были безъ системы въ самомъ поэтическомъ безпорядкѣ. Коврами былъ завѣшенъ и выходъ изъ первой комнаты во вторую, также съ фаянсовыми стѣнами и разнообразными коврами на полу.