Те двое на большак упали, а немцы стрелять затеяли, убили обоих. Машины малость проехали и остановились; солдаты подошли, скинули их в кювет и покатили дальше. Было дело… Может, брат он вам, этот светлый парнишка, или кто? Сразу-то поглядеть боялись мы. Такие времена теперь. А ночью пошли мужики, да не нашли там никого. Видать, увезли их куда-то. Не нашли мы. Было такое, детки.
Что мы можем ответить? Что спросить можем?
— Заходите в дом, — приглашает старушка. — Садитесь за стол, отдохните, закусите. Что нам Бог послал, тем и путник подкрепится. Заходите, заходите.
Старушка суетится, поправляет платочек. У нее все время дрожит подбородок, должно быть, от старости.
— Заходите, не побрезгуйте, детки…
Мы не можем зайти, не можем сесть за стол. Мы не можем отдыхать, запивая черный хлеб белым молоком.
Нам пора.
Время возвращаться обратно в гетто.
Дальше — лес, некуда идти. Наш путь окончен. Да и незачем больше туда ходить. Теперь мы все знаем.
Пора домой. Время возвращаться.
Мы шагаем в город по пыльному шоссе. Дорога долгая, однообразная.
О чем думает Эстер?
Не знаю…
Не знаю, о чем и сам думаю.
Начинается улица. Тоже длинная, долгая. Нас нагоняют трое парней и две девушки. Все с торбами, мешочками, корзинами. Видно, ходили в деревню за продуктами. Они спешат, обгоняют нас, но одна из девушек оборачивается, потом говорит что-то своим спутникам. Они останавливаются и ждут, пока мы подойдем.
— Из деревни? — спрашивает девушка.
— Нет, не из деревни.
— Откуда путь держите?
— Мы искали нашего друга Янека.
Она больше не спрашивает, видит и так, что нас двое и что Янека мы не нашли.
— Его вчера увезли, — глухо говорит Эстер.
Я понимаю, ей трудно молчать, она объясняет им только потому, что ей необходимо хоть пару слов произнести вслух, услышать собственный голос.
— Идемте с нами. Вместе веселей, — говорит девушка.
— Нет, нам еще далеко, — говорю я.
И рассказываю, где нам нужно свернуть направо, где — налево, а где снова прямо.
— О! — говорит девушка. — Нам как раз по пути! До той узкой улочки.
Она смотрит на своих спутников, и те молча соглашаются: да, как раз до той самой улочки.
Мы идем посередине, идем все вместе.
Нам и впрямь лучше, когда вокруг голоса людей.
Подворотня.
Здесь нам придется ждать.
Попутчики проводили нас до самого места и повернули обратно. Вряд ли им было по пути с нами.
Мы прячемся за створку ворот. Тут нас никто не увидит. Достаем нитку с иголкой и пришиваем на место наши желтые звезды.
Скоро пойдут колонны, мы смешаемся, с людьми и вернемся в гетто.
Время тянется медленно-медленно, но все же было бы легче ждать, если б не чей-то стон рядом. Кто-то стонет, и нам кажется, что это Янек.
Глава десятая
ХОД ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ
1
Шогер закрепился на королевском фланге.
— Романтика…
Он вздохнул и, не дождавшись ответа, продолжал:
— Да, романтика… Вокруг темно, только наша доска освещена. Словно костер. Представляешь, мы с тобой пастухи в Тироле, и фигуры — наше стадо. Мы пасем свое стадо, греемся у костра. Где-то наигрывает свирель, а я пою тирольские песни. Эх и жизнь! Правда?
Шогер расправил плечи, откинулся на спинку стула и, задрав голову, раскинув руки, затянул гортанным тирольским тремоло:
— Ла-ло-ли-лиууу… Ла-ло-ли-ли-лиууу…
Затем навалился грудью на шахматный столик, победно глянул на противника и усмехнулся. |