Зато возражала Мария Федоровна, да еще как! Она написала сыну возмущенное письмо. «Обратитесь к самому себе и вопросите совесть свою, оправдает ли она ветреность, горячность, вспыльчивость при начале несогласия, между вами и великой княгиней существующего, оказанное вами вопреки сильнейших моих представлений при возвращении вашем из инспекции в последнюю осень царствования покойного вашего отца, когда я в присутствии брата вашего просила, умоляла вас жить в супружеском дружелюбии, а вы противу всех стараний матери вашей остались непреклонны; спросите, говорю я, сами у себя: укоризны сердца вашего дозволяют ли вам помышлять о разводе».
Авторитет вдовствующей императрицы в вопросах придворной жизни и этикета был неизменно высок. Александр и Константин не посмели возразить матери, и решение вопроса пришлось отложить на добрых 19 лет.
В соответствии с указом Павла, Анна Федоровна, оставаясь неразведенной женой Константина, продолжала получать содержание из России. Мать ее благополучно выздоровела (она скончалась только в 1831 г.). По всей видимости, у Анны (ее теперь снова назвали Жюли) завязался роман с собственным камергером Жюлем Габриелем Эмилем де Сенье. Современники вспоминают, что это был весьма вспыльчивый и грубый человек. Графиня Розалия Ржевуская, бывшая свидетельницей этого романа, писала в своих мемуарах, что швейцарец «испытывал к великой княгине чувства столь же сильные, сколь и тиранические. Желая его, она не стала противиться этому человеку, жестокому, но преданному. Началась долгая история, в которой было много зависти и мало места для счастья».
Встревожена была и мать нашей героини. В 1808 г. она пишет: «Меня очень беспокоит судьба Жюли, никогда раньше не казалась она мне такой несчастной, обиженной и одинокой, как сейчас. Я постоянно о ней думаю. Я не одобряю ее поездки в Швейцарию, а также еще множество вещей, о которых я не могу упомянуть, а тем более написать о них, чрезвычайно меня беспокоят».
К числу этих «вещей» относилась и беременность Анны. Чтобы сохранить эту тайну, великая княгиня спряталась в Швейцарии, на вилле Диодати, на берегу озера Леман, у подножья горы Юры. Эта вилла не в первый раз скрывала тайны и служила приютом влюбленным парочкам. Здесь жили одно время лорд Байрон и сбежавшие из Англии Перси Шелли с его возлюбленной и будущей женой Мэри Годвин, дочерью писателя Уильяма Годвина и феминистки Мэри Уолстонкрафт.
Культурная жизнь под Юрой кипела. Здесь же поселилась в замке Копе изгнанница из Франции, не умевшая примириться с восхождением Наполеона, – мадам де Сталь. Она жила со своим любовником Бенджаменом Констаном. Тот писал своей тетке: «Вам бы уже сообщили, что в окрестностях Женевы поселилась русская великая княгиня, но она ни с кем не видится. Приехав сюда, она решила выяснить у русского двора, какого этикета следует придерживаться местной публике в ее присутствии. Она написала в Санкт-Петербург, чтобы прояснить этот вопрос, и, как говорят, живет в полной изоляции в ожидании ответа, который должен прибыть через пять-шесть недель. Немного поздно заниматься прояснением этого вопроса, учитывая, что она проведет здесь лишь лето. Получив ответ из Петербурга, она узнает о том, что ей следовало делать, а не о том, как ей следует поступать».
Что ж, видимо, сплетни и неправдоподобные истории – неотъемлемая часть курортной жизни даже в тревожные времена наполеоновских войн! Вероятно, поняв, что ее присутствие привлекает ненужное внимание, Анна Федоровна съехала с виллы Диодати.
Ребенок появился на свет в городе Кайзерштуле, и его отдали на воспитание в приемную швейцарскую семью. Позже он рос при дворе Эрнеста I, брата Анны, и получил имя барона Левенфельса. Его жизнь была тихой и мирной, во всяком случае, он не прославился ни подвигами, ни дурными поступками и не заслужил пристального внимания историков.
Вскоре после возвращения в Кобург Анна рассталась с де Сенье. |