Это вообще довольно сложная штука — выманить медведя на человека и при этом еще заставить его принять совершенно определенную стойку. Тем, кто видел медведя только в зоопарке или цирке, трудно представить себе, насколько проворен и ловок этот массивный зверь в своей естественной среде, впрочем, как и слон. Гризли шел на меня прямо и решительно. Когда я добежал до кустов, нас разделяло не более восьми шагов. Еще через мгновение мы оба оказались в кустах. Еще один шаг, и если я не заставлю его встать, он раздавит меня, как мышь. Огромные лапы этого чудовища я затрудняюсь с чем-нибудь сравнить. Разве что по силе их — с лапами льва.

Значит, или пан — или пропал. Я поднял руку. Виннету выскочил из-за кустов и стал с ножом в поднятой руке у медведя за спиной. Но гризли был занят только мною. В этот миг апач ударил, не очень резко, но точно, в промежуток между двумя ребрами, прямо в сердце зверя. Лезвие ножа вошло по самую рукоятку. И тут же Виннету выдернул его.

Чудовище, раскачиваясь, медленно повернулось и замахнулось лапами на Виннету. Он едва успел отпрыгнуть. Теперь его жизнь была в опасности больше, чем моя. И тогда я подскочил к медведю со спины, вонзил свой нож в него и отпрыгнул. Папаша Эфраим уже не раскачивался — стоял неподвижно, только головой вращал. Потянулись секунды — десять, тридцать, сорок… Наконец он рухнул как подкошенный и больше не пошевелился.

— Уфф! Это у тебя вышло славно! — сказал апач и пожал мою руку. — Он уже не встанет.

— Но я всего лишь помог тебе, — ответил я. — Сердце этого чудовища прячется в многослойном мешке. Нужна недюжинная сила, чтобы пробить его ножом. Это можешь сделать только ты.

Теперь медведь был всего лишь грудой мяса, никак не меньше десяти центнеров весом. И распространял такой запах, который способен отбить любой аппетит. Как правило, самым резким запахом в животном мире обладают представители кошачьих, но наш Папаша Эфраим, видимо, был исключением.

Подошли наши спутники. Они рассматривали распростертое тело медведя и при этом размышляли вслух о том, что было бы с нами, если бы наши ножи не попали точно в цель.

— Невероятно, — сказал Шурхэнд, — выйти с одним только ножом на это чудовище! Я не слабак и не трус, но я бы этого не сделал.

— Мой брат лукавит, — сказал Виннету. — Он сам знает, что острый нож и верная рука часто бывают надежнее пули. И потом: далеко не каждый медведь силен, как этот.

Апаначка ничего не сказал. Он только вытащил мой нож из тела медведя и при этом затратил столько сил, что голова его затряслась. Насколько я понял, это было в какой-то степени пантомимой: Апаначка хотел показать, как высоко оценивает он силу моего удара. Дик Хаммердал просто раздувался от гордости за нас. Осмотрев раны медведя, он сказал:

— Вот это да! Отверстия от обоих ударов совсем рядом друг к другу. Не понимаю только одного, как вы, ребята нашли это место, куда всадили свои ножи?

— Тут никакие приемы не помогут, — ответил я, — надеяться можно только на собственный глазомер, к тому же расстояние между ребрами медведя зависит от его размера, заранее это не выучишь, и кроме того, может ввести в заблуждение мех.

— Хм. Как же тогда определить, где ребро?

— Очень просто. Надо подумать о том, что, если не попадешь куда надо, медведь тут же снимет с тебя скальп, и сразу становится ясно, где находится ребро.

— Нет уж! Спасибо! Я лучше положусь на свое ружье. Лишь бы оно всегда было под рукой.

— Ну-ну. Но учтите: схватиться с гризли — не совсем то же самое, что зарезать свинью.

— Это я вижу. Но скажите, что нам теперь делать с Папашей Эфраимом?

— Мы снимем с него шкуру и оставим лежать здесь.