Так думает только очень юный человек, не способный принять смерть — чужую и особенно свою.

Хейке взял ее за руку, и они направились в Элистранд. Он намеревался оказать ей помощь и поддержку, а в действительности все было наоборот — ее рука служила ему опорой. Как он смог двигаться, для нее оставалось загадкой. Он должен был обладать огромной силой воли.

Истерика, давно накапливавшаяся в ней, сейчас вырвалась наружу. Она начала безудержно хихикать, вынуждена была прикрывать рот рукой, чтобы не обидеть тех, кто может быть еще слышит ее — серую толпу, оставшихся сзади на опушке леса.

— Винга! Что с тобой?

— Ох, Хейке! Я почти не могла быть серьезной там, когда ты сказал: «Оставьте ее в покое! После для вас будет другой крупнее и жирнее нас», и я готова была рассмеяться.

— Я действительно так сказал? — переспросил Хейке и она почувствовала, что он улыбнулся.

— А ведь правда сказал!

И непроизвольно они оба засмеялись приглушенным смехом. Но он звучал нервно, беспомощно, испуганно.

На равнину они вышли не совсем точно, и до небольшой дороги им пришлось пробираться по глинистым пашням. Но у них не было ни времени, ни сил идти в обход, скорее бы добраться до дома.

Поскольку сейчас Хейке уже не нужно было пытаться производить впечатление на серый народец, он почти падал от усталости. Винга, сама до предела измученная, всю дорогу до дому вынуждена была поддерживать его. Но она испытывала чудесное чувство оттого, что приносит пользу и помогала ему с огромной охотой. Вид у Хейке был такой жалкий, что она боялась за его жизнь. Все эти яды, не говоря уже о других помоях, которые могли его погубить!

Они несколько ожили, оказавшись во дворе, и быстро побежали к дверям. Небо на востоке уже начало алеть. Но в доме прислуги все еще продолжали спать. Сипло со скрипом прокукарекал ранний петух. Винга прошептала: «Заткнись» и, наконец, открыла дверь, в которую они почти упали.

Она тут же забрала Хейке с собой в большую спальню. Попросила его раздеться, пока она приготовит воду и противоядия. Хейке не отвечал.

Он навзничь свалился на двуспальную кровать Вемунда и Элизабет и лежал там на краю, скрючившись, прижав руки к месту, где испытывал боль.

Винга лихорадочно побежала на кухню, развела огонь в очаге, и поставила на него небольшой чан с водой. Она согрела немного молока и снова поспешила наверх.

Хейке продолжал лежать в той же позе, не спал от болей. Пытался снять с себя обувь и одежду, но это удалось ему лишь наполовину.

Винга помогла ему раздеться до конца.

— Вот, выпей горячего молока, выпей! Нет, оно не кипяченое, все глупые мальчишки и мужчины ненавидят кипяченое молоко. Пей, пока оно теплое, тепло необходимо твоему продрогшему телу.

Руки его тряслись так сильно, что ей пришлось помогать держать кружку. Сейчас в безжалостном утреннем свете он выглядел хуже, чем когда-либо. Словно от него остались лишь одни руины.

— Ты можешь встать на ноги? Надо смыть с тебя всю кровь. Бог знает, что может случиться, если ты будешь разгуливать с этим воинственным украшением, можешь привлечь к себе кого угодно, но не меня, мне эта грязь не нужна.

Он послушно поднялся и позволил ей вымыть спину. Спереди он пожелал обмыться сам.

В это время Винга разожгла огонь в кафельной печи — Хейке необходимо было полностью согреться. Да и ей тоже. Она это чувствовала. Сейчас, когда она освободилась от заботы о нем, она обнаружила, что зубы стучат, причем так давно, что даже заболели. Она принесла свою ночную рубашку, не осмеливаясь уложить в постель Хейке одного, затем основательно сняла с себя всю неприглядную магическую декорацию.