– Значит, я правильно вела себя с ним!

– Линна, ты должна понять: индейцы живут не так, как мы, белые, у них другие порядки и обычаи. Ты не думай, что все индейцы хорошие, порядочные люди и что ты можешь любому из них доверить защиту своего маленького хрупкого тела.

Боже! Скорее бы избавиться от этой слабости! Даже после короткой беседы он чувствовал себя так, словно принял участие в состязании ковбоев.

– Но ведь он шоуни.

Девон открыл было рот, чтобы сказать что-то, и тут же вновь закрыл его. Когда Линнет заупрямится, спорить с ней бесполезно – с тем же успехом можно спорить с деревом.

– Похоже, мне больше не до разговоров. Ты не поможешь мне прилечь на матрац? – Ему казалось, что матрац далеко-далеко, за много миль отсюда.

– Нет, Девон, тебе нужно поесть. Я сварила цыпленка и сделала крепкий бульон. Я покормлю тебя. – Она отбросила одеяло и бросилась к огню, чтобы налить бульон в кружку.

Удрученный Девон остался сидеть на месте. Он не мог ни откинуться назад, ни наклониться вперед, и напряжение, которое он испытывал при сидении, было слишком велико. Сначала, когда он только что сел, стараясь не касаться ногами пола, ему было даже приятно, но теперь он мечтал отдохнуть, а лучше поспать, ни о чем не думать, не разговаривать и уж тем более не есть.

Линнет стояла перед ним уже с какой-то кружкой, от которой шел пахучий пар. Обе женщины только и делали, что чем-то пичкали его – в теперешнем его состоянии этих порций хватило бы и на полгода. Неужели они не понимают, что ему больно, что кожа на его спине еще слишком тонка и может лопнуть в любую минуту? Неужели они не видят, как он устал, что он не может даже подняться, не может даже добраться до уборной во дворе? Или они забыли, что он мужчина? Затолкать в его глотку побольше еды – вот и все, что их волнует. И тут он неожиданно взорвался.

– К черту, Линнет! Я ничего не желаю… – Он остановился на полуслове, потому что она как-то странно смотрела на него. Потом осторожно поставила кружку на стул и принялась хохотать – так самозабвенно хохотать умеют только дети. Широко раскрыв рот, она вся сотрясалась от хохота. Он не мог отвести от нее глаз, а Линнет уже не могла даже держаться на ногах – они подогнулись точно резиновые, и она повалилась на пол, сотрясая своим смехом воздух и путаясь в собственных юбках. Она держалась за живот, и по ее лицу катились слезы.

– Что тут смешного? Я сказал лишь, что не желаю больше есть, и вы не заставите меня доесть даже это…

Но Линнет так запыхалась от хохота, что не могла говорить.

«К черту, Линнет!» Какие сладкие, какие ласкающие слух слова! Он выздоравливал! Он вновь становился Девоном. Он ругался! Ничто другое не убедило бы ее больше, что он близок к выздоровлению.

Девон продолжал молча смотреть на нее, но ее смех был так заразителен! Вскоре его губы тоже растянулись в улыбке.

– Нет, ты непостижимая женщина! Видно, я никогда не научусь понимать тебя.

Вернувшиеся Фетна и Миранда застали такую картину: Девон улыбался во весь рот, а Линнет – та просто каталась по полу, запутавшись в горе юбок; по ее лицу катились слезы.

– Она окончательно сбрендила, – только и сказал Девон.

Миранду, в отличие от взрослых, совершенно не интересовали причины маминого веселья. Ее мама счастлива – вот и хорошо. Она с разбегу вскочила на мать верхом, и через секунду они уже вдвоем резвились на полу. Линнет безжалостно щекотала дочь, та отбрыкивалась, визжа от восторга.

– Вот, мальчик, выпей-ка это, прежде чем оно остынет, – сказала Фетна.

Девон с интересом наблюдал за дочерью и Линнет, он никогда еще не видел Линнет столь безудержно веселой и незаметно для себя выпил всю кружку горячего, густого бульона.