Конан внимательно посмотрел на пленного воина:

— Он перережет тебе глотку, если ты не подчинишься, и я не стану ему мешать.

— Нет… Я не драться… Я ваша друга… Я драться с гирумги, — к тому же он неистово зажестикулировал, показывая направо и наверх.

Из этого объяснения Конан ничего не понял. Он кивнул Фараду, который накинул петлю на запястья бородача и затянул ее.

И тут сверху, казалось, сорвалась, вырвавшись на волю, орда демонов. Завопило по меньшей мере человек пятьдесят разом, вызывающе, от ужаса или в предсмертных муках. И, перекрывая вопли, трубили туранские боевые рога, на этот раз совсем рядом. Зазвучали боевые кличи туранцев.

Конан посмотрел на пленника, который потерял сознание от страха. А затем на Фарада, который в недоумении развел руками: «Ты принимаешь меня за оракула?»

Киммериец перебрался к выходу из пещеры, откуда мог видеть, что происходит на вершине горы, и определить, куда стоит послать стрелу, при этом не прострелив друга!

Махбарас не ожидал, что после смерти его ждет иная жизнь в ином мире, так как чересчур долго служил дурным хозяевам. Он также не ожидал, что кто-то хорошо отзовется о нем после его смерти или сочинит о нем поэму, которую станут петь во дворцах хорайянской знати в грядущие века или хотя бы месяцы. Скорее всего его смерть если не положит конец его мучениям, загладит вину перед духом Данара.

То, чего Махбарас не знал о колдовстве и ведовстве могло заполнить несколько длинных и убористо исписанных свитков. Однако ж он знал-таки, что присутствие холодного железа, такого, как клинок меча может воспрепятствовать многим чарам.

Все это вихрем пронеслось в голове Махбараса в тот миг, когда его меч обрушился вниз, разрубив огненную половину, связывавшую колдунью и наемника. Затем капитан отшатнулся. Огненный язык дернулся вверх, вырвав меч из руки капитана с такой силой, что его шагреневая рукоять до крови ободрала ладонь воина.

Словно смертельно раненный змей, язык пламени стал дико извиваться в воздухе. Повелительница Туманов расставила пошире ноги и вцепилась в свой конец, словно утопающий, ухватившийся за веревку. Махбарас услышал, как она нараспев читает заклинания. А потом колдунья завопила достаточно громко, чтобы ее услышали, несмотря на мучительные крики Данара. Но капитан был слишком удивлен тем, что все еще жив, чтобы разглядывать лицо Повелительницы.

Слишком удивлен он был и слишком напуган. Если колдунья решит, что он виновен, то следующим умрет он, и смерть его примет такую форму, по сравнению с которой смерть Данара покажется мирной. Но Махбарас не упал замертво в тот же миг, когда его меч пронзил огонь. По его мнению, это означало, что его ожидает нечто куда худшее.

И тут крики Данара смолкли. Огонь вокруг него исчез, и остался лишь серый пепел. Вечерний ветер унес его в долину.

Колдунья продолжала нараспев читать заклинание, а огненный язык хлестал во все стороны, словно хвост огромной кошки. Девы поспешили расступиться. Но Махбарас остался стоять на месте, словно ноги у него превратились в камень и срослись с балконом. В самом деле, ему даже пришлось опустить взгляд, дабы убедиться, что этого не произошло.

Пока оставался жив, но знал, что долго это не продлится. И поскольку он считал себя уже покойником, то не стал терять достоинство последних мгновений своей жизни и пытаться удрать.

Наверное, его смерть не пройдет незамеченной — по крайней мере среди дев. У некоторых из них души скорее женщин, чем ведьм. Данар это доказал. Возможно, они будут не столь послушными орудиями своей безумной хозяйки, став свидетелями смерти Махбараса.

Внезапно огненный язык уменьшился. Затем, свернувшись в сферу не крупнее яблока, упал на камень. Ударившись о него, он исчез — но из того места, где он ударился, повалил дым, и Махбарас увидел, как запузырился камень, словно став жидким.