Нет, Марфа ничего не спутает! Далась же им эта святоша Тонька! И поп, и мнимый чекист — все о ней пекутся. Кажется, и гора с плеч, Тоньку увезут. Так нет же! Кого провожатым берут?.. И поедет он, ненаглядный, с монашкой лесной дорогой, по тайным скитам. Ах, Тонька-разлучница, постница проклятая! В путь-дорожку собирается! Там проводник пригожий на ручках перенесет, ступить пособит, шубку накинет, а там и скинет… Святоша! Может, и песенку споют вместе божественную, посмеются над любовницей брошенной, Марфой-трактирщицей…

Марфа уже потеряла из виду всадников, покинувших трактир перед рассветом. Они уже на том берегу. Пошла Марфа хлопотать по дому, встретила семигорских мужиков, проводила юрьевских. Но стоило подумать о встрече Сашки со святошей, жгучая боль, жесточайшая на свете, боль ревности, начинала терзать женщину так, что она вслух тихонько стонала.

2

Попадья Серафима Петровна едва узнала бородатого гостя с котомкой за плечами, когда снял папаху и перекрестился…

Батюшки-светы! Подпоручик Стелыцов! Вот что может сотворить с красавчиком, офицериком-душкой один год эдакой окаянной жизни! Как быстро он успел управиться с делами в Ярославле!

— С поездами повезло. Туда и обратно к воинским пристраивался. В городе нужных юристов нашел быстро, бумаги для Зурова получил за час. Где Макарка? Задерживаться мне нельзя!

В сенях привычный шорох. Опрятный отец Николай обметает веником валенки. Протоиерей пригласил гостя в свой кабинетик, коротко посвятил во все здешние новости, потом гостя часика на два уложили в кабине-тике на кушетке. Котомку он развязал и сунул под подушку револьвер. Это так напугало попадью Серафиму, что она разбудила подпоручика до срока.

Слабый луч свечи лежал на крышке чугунного ларчика. Узорное каслинское литье. И верно, полнешенек! От Стельцова вечером не укрылось, как хозяин покосился на ларчик, когда он намекнул на денежные трудности. Не прихватить ли для отряда на черный день? И не тяжел, и укладист… Легко завертывается в меховой жилет… Шаги попадьи! Уже нет пути назад — завернутый ларец в руках! Если не сунуть сию секунду в котомку — гость будет тут же уличен как воришка… Его бросает в жар и пот, пока завязывает котомку с ларцом. Эх, до чего еще доведет вас; подпоручик, скользкая дорожка «поволжской вандеи»!..

— Почему решили на лыжах идти? — шепотом справляется попадья.

— Купил в Кинешме на базаре, вспомнил, как юнкером призы брал. Да и в походе могут очень пригодиться! Ну прощайте!

Запирая дверь, матушка Серафима различила три удара колокола в монастырской часовне. Глухая ночь, а человек в пути!

Сашка гнал коней не жалея. Одетый тепло и привычный к езде, он через плечо озирался на спутников. Оба в шинелишках и папахах на первых пяти верстах посинели и застучали зубами. На десятой версте Сашка еще приослабил поводья и слышал за спиной глухую молотьбу: седоки стучали ногами в днище санок.

Проскочив Журихинский ручей, Сашка гикнул. Последние две версты кони скакали, ветер так и свистел. Редкие огоньки Яшмы мчались навстречу. Сквозь визг полозьев Сашка уловил медный голос малого колокола — три часа.

Вот и первые домики Рыбачьей слободы. Виден мост через овраг. Справа выдвинуто немного вперед знакомое крыльцо дементьевского дома. Навстречу маячит фигура запоздавшего лыжника.

Сашка натягивает вожжи, оглядывается на седоков. Вкривь торчат два винтовочных ствола. Папахи надвинуты на глаза, воротники шинелей налезли на затылки. Оба почти в забытьи, прохваченные до костей. Сашка выскакивает на крыльцо, наган уже в руке…

— Руки вверх! Бросай винтовки! Сюда, Владимир Данилович! Двух бандитов на прицеле держу!

Стукнули о днище санок упавшие винтовки.