– Это ты про Германа… ой, ну хорошо, Иосифовича. Опять? – колко уточнила Ольга.

Николай промолчал.

Оля вдруг резко повернулась, и он в первый момент подумал, что сейчас получит пощечину, но она неожиданно взяла его двумя руками за лицо и поцеловала. И это было как удар мягкой дубинкой по башке, как сладкий обморок, и губы у нее были такие сладкие и холодные.

– Глупый ты, глупый, – прошептала она, – мечешься, придумываешь что-то, в себя не веришь, в меня не веришь. Что-то не получается – так сразу все виноваты. Ну не умеешь ты стрелять – и что, ты хуже кого-то? Каждый пусть своим занимается. Ты сильный, умный, надежный, ты любишь, чтобы все по правде было… и я тебя очень люблю, Коля.

Николай смотрел в ее огромные, бездонные глаза и думал о том, что никогда в жизни не сможет обидеть эту девушку, обмануть ее ожидания, и огромная нежность разгоралась в нем, как огонь в печке. И очень грустно было думать, что сейчас уже они дойдут до Олиного дома и придется расставаться. Оля взяла его под руку – удивительно, это уже не казалось дурацким и стыдным, Николай в тот момент охотно мог поклясться, что согласен с ней всю жизнь под ручку ходить.

– Оля. Я, как это… душу свою за тебя положу. Я постараюсь никогда тебя не огорчать, не обижать. Я это… не могу без тебя.

– Так мы же увидимся завтра. Уже скоро, – девушка провела своими длинными пальчиками по его щеке, словно смывая все злые, недостойные мысли, образы, подозрения:

– До свидания. Спокойной ночи!

Коля постоял, провожая взглядом хрупкую фигурку, подождал, пока зажжется свет в его любимом окне, и, насвистывая, пошагал домой.

Однако этот длинный вечер заканчиваться не собирался.

* * *

Проходя мимо уже знакомой трансформаторной будки с черепастой дверью, Колька вдруг услышал сдавленные крики и ругань. Подбежав поближе, он увидел два простертых на снегу тела. Сгоряча сначала показалось, что голов у них нет, но, приблизившись, Колька с облегчением понял, что головы есть, просто опущены они в отверстый канализационный люк.

Анчутка и Пельмень лежали на земле и пытались что-то разглядеть в подземелье.

– Ну че там, клюет? – благодушно пошутил Колька, но друзья дернулись, как от милицейского свистка.

– Николка, буза, – серьезно отозвался Пельмень. – Человека, кажись, убили.

– Какого человека?

– Хорошего.

– Что, там? – уточнил Колька.

– Ага.

В колодце завывало и грохотало, оттуда несло удушливой вонью, но, возможно, там кто-то был, и этот кто-то нуждался в помощи. Колька колебался недолго:

– Веревка есть?

– Найдется, – засмущался Андрюха. Последнее барахло пришлось подтибрить прямо с бечевой.

– Тащи сюда. Мухой!

«Ну и вонища…»

Радуясь насморку, обвязавшись для надежности вокруг пояса, вручив второй конец, связанный в петлю, друзьям, Николай начал спускаться. Локтями и плечами задевая за стенки, крепко цепляясь за грязные скобы, все ниже и ниже: казалось, спуску не будет конца. Со всех сторон наваливалась темнота, теперь свет поступал лишь из открытого люка. Колька крикнул, чтобы там, наверху, не застили, – головы пропали. Стало чуть посветлее.

Все борьба проклятая с вредными привычками. Спичек нет…

Внизу, казалось, гремел поток не меньше Терека или там Гвадалквивира… вот уже под самыми ногами вода. Вот беда-то.

Николай нагнулся, погрузил руку в воду – ее потащило. Быстрый поток, однако.