|
Фригейт все еще дрожал от возбуждения: он был очень доволен собой. – Я боялся, что за столько лет я размягчусь, – сказал он. – Ведь это было так давно и на другой планете. Может быть, мы здесь для того, чтобы простить наших врагов и бывших друзей или чтобы простили нас. Но с другой стороны, я подумал: «Может, мы здесь для того, чтобы вернуть себе кое что, что упустили на Земле». Что вы на это скажете, Лев? Вы бы хотели получить возможность поджарить Гитлера? На очень медленном огне, а? – Я не уверен, что можно ставить на одну доску плута издателя и этого наци, – вспыхнул еврей. – Нет, я бы не хотел жарить этого негодяя на огне. Я бы скорее уморил бы его до смерти… Или кормил бы его так, чтоб он только не подох с голоду. Но, наверное, я бы и этого не стал делать. Что в этом хорошего? Разве это заставит подлеца хоть чуть чуть измениться, разве он тогда поверит, что евреи тоже люди? Нет, я бы ничего не стал с ним делать, будь он в моей власти. Я бы просто убил его, чтобы он больше не смог причинять зло другим. Но я не уверен в том, что убийство означало бы, что он останется мертвецом навеки, тем более здесь. – Вы настоящий христианин, – осклабился Бартон. – Прошу вас, прекратите лицемерить и юродствовать, – твердо сказал Фригейт. – Я знал, что вы настоящий друг, спасибо, – кивнул головой Руах. – Можете впредь на меня во всем полагаться, Питер. 12 Во второй раз Бартон услышал фамилию Гитлер. Он хотел бы все узнать об этом человеке, но сейчас нужно было отложить все разговоры до завершения строительства хижин. Все дружно взялись за работу. Одни нарезали траву маленькими ножницами, которые они обнаружили в своих чашах. Другие залезли на железные деревья и срывали огромные треугольные зеленые с алым узором листья. Крыши, конечно, оставляли желать лучшего. Бартон взял себе на заметку найти профессионального кровельщика и научиться у него его искусству. Кроватями, как решили все, будут просто охапки травы, по верху которых будут укладываться связки мелких листьев железного дерева. Одеялами должны были служить другие охапки этих же листьев. – Слава богу или кому там еще, что здесь нет насекомых, – заметил Бартон. Он поднял серую металлическую кружку, в которой еще оставалось около ста граммов водки, напитка, лучше которого ему так и не доводилось пробовать. – За того, кем бы Он ни был, – провозгласил он тост. – Если бы Он поднял нас только для того, чтобы мы жили на точной копии Земли, то мы бы делили свое ложе с десятком тысяч разного рода кусающихся, царапающихся, жалящих, щекочущих, кровососущих паразитов. Они выпили и еще некоторое время сидели у костра, курили и разговаривали. Тени сгущались, небо потеряло голубизну, и огромные звезды, которые до наступления сумерек были едва видны, теперь расцвели вовсю. Небо этой планеты сверкало на славу! Бартон встал, прошел на другую сторону костра и сел на корточки рядом с Алисой. Она только что вернулась, уложив спать в одной из хижин Гвиневру. Он протянул пластинку жвачки Алисе и произнес: – Я только что взял себе половинку. Не угодно ли вам другую? Она равнодушно посмотрела на Бартона и презрительно скривила губы: – Нет, благодарю вас, сэр. – Здесь восемь хижин, – усмехнулся Бартон, хотя его голос звучал без тени иронии. – Нет никаких сомнений, кто с кем будет разделять этой ночью постель. Кроме разве что Вильфреды, вас и меня. – Я не думаю, что в этом могут быть какие то сомнения! – Значит, вы спите с Гвиневрой? Она даже не посмотрела в его сторону. Он посидел рядом еще несколько секунд, затем встал и вернулся на свое прежнее место, рядом с Вильфредой. – Вы можете уйти отсюда, сэр Ричард? – поинтересовалась та, скривив губы. |
