|
Позже она рассказала: – Фригейт говорил мне, что если вся планета устроена подобно тем местам, которые мы видели – а предполагать противное нет никаких причин – тогда Река должна иметь протяженность не менее двадцати миллионов миль. Это невероятно, но не более, чем наше Воскрешение и все остальное на этой планете. Кроме того, вдоль Реки живет, возможно, 36 37 миллиардов человек. Насколько же ничтожна вероятность того, что я хоть когда нибудь найду своего земного мужа! Кроме того, я люблю вас. Да, я понимаю, что я поступала не так, как должна была бы поступать любящая женщина. Но сейчас что то изменилось во мне, по видимому, из за того, что случилось с нами. Не думаю, что на Земле у нас что нибудь получилось бы. Может быть, я восхищалась бы вами, но многое в вас меня бы отталкивало и даже ужасало. Я не смогла бы на Земле стать вам хорошей женой. Здесь же, я уверена, смогу. Вернее, я буду вам хорошей подругой, потому что похоже, что здесь нет какой либо власти или религиозного учреждения, которое могло бы соединить нас. Уже это само по себе показывает, насколько я изменилась. То, что я могу жить спокойно с человеком, с которым не связана узами брака!.. – Мы не в викторианской эпохе, милая! – засмеялся Бартон. – Кстати, как можно назвать время, в котором мы здесь живем? Эпоха Смешения? Смешанный Век? А может быть, уместнее назвать все это Речной Культурой, Прибрежным Миром… хотя, скорее, даже Речными Культурами… – При условии, что все это скоро не закончится, – согласилась Алиса. – Не забывайте, что все началось внезапно, столь же быстро и неожиданно все может и кончиться. «Конечно, – подумал Бартон, – зеленая Река и травянистая равнина, лесистые холмы и неприступные горы вовсе не кажутся иллюзорными шекспировскими видениями. Они основательны и реальны. Причем столь же реальны, как и люди, которые сейчас направляются к нам – Фригейт, Монат, Казз и Руах». Он вышел из хижины и поздоровался с ними. – Давным давно, – первым заговорил Казз, – еще до того, как я научился хорошо говорить по английски, я кое что увидел. Я хотел было рассказать вам об этом, но вы меня так и не поняли. А увидел я человека, у которого на лбу не было вот этого. Он указал на середину собственного лба и на это же место у остальных. – Я знаю, – продолжал Казз, – что вы, люди, не можете видеть этого, так же как и Монат. Этого никто не видит. А я вижу. Это есть у всех, кроме того человека, которого я давно хочу поймать. Однажды я видел женщину, у которой тоже не было этого, но я ничего не сказал вам об этом. Теперь же я говорю вам, что сегодня видел человека, у которого нет этого. – Он имеет в виду, – пояснил Монат, видя недоумение на лице Бартона, – что он способен различать определенные символы или фигуры на лбу каждого человека. Он их видит только при ярком солнечном свете и строго под определенным углом. У всех, кого ему приходилось встречать, эти символы были – кроме троих, о ком он сейчас сказал. – Он, должно быть, видит в более широкой полосе спектра, чем мы, – заметил Фригейт. – Очевидно, Те, Кто Запихнул Нас Сюда, проштемпелевали на лбу каждого из нас клеймо зверя, или как там вам будет угодно его называть, не догадываясь об этой особенности неандертальцев. Видимо, и они не всеведущи! – Согласен! – энергично кивнул Бартон. – Следовательно, они могут допускать ошибки. Иначе я бы не проснулся в том месте перед Воскрешением. Так кто же это, у кого на лбу нет человеческого клейма? Сердце его учащенно забилось. Если только Казз прав, то он, возможно, обнаружил агента существ, давших человечеству жизнь на берегах этой величавой Реки. Не переодетые ли это боги? Хотя вряд ли. Боги непогрешимы. – Роберт Спрюс! – тихо произнес Фригейт в ответ на вопрос Бартона. |
