Изменить размер шрифта - +

— А откуда ты? — поинтересовался он. — Что вы за люди? Чем живете?

Паренек помолчал.

— Я член Общины Нового Поколения.

— Слыхал о такой. Но ни с кем из ваших до сих пор встречаться не доводилось.

— Мы — новое поколение, — заявил Резвый, приподнявшись. — Мы — первое поколение нового мира. Старый мир, одряхлевшая система ушла, рассыпалась. Теперь уже ясно, что возврата не будет, новое — навсегда, — было очевидно, Резвый говорит с чужих слов; изменилась даже интонация, внутренний тембр его голоса («Какой-нибудь новоявленный босс вещал, — подумал Валентин. — Хер ему в задницу!»). — Капитализм, социализм, коммунизм, фашизм — все это ничего не значит теперь, ничего не несет в себе. Пустой звук, слова. И главная причина гибели этих систем в том, что хозяева в их структуре выдвигались из среды обыкновенных людей. Они могли быть диктаторами или всенародно избранными президентами, но они оставались людьми. Положение этих «хозяев» было неустойчивым, шатким: их свергали, убивали. Никто из них никогда не знал, чего же на самом деле нужно толпе, поднявшей их над собой. Они никогда не были настоящими хозяевами, потому что оставались людьми. Они были зависимы от массы, послушны ее воле.

Но вот наступили новые времена, пришла новая эпоха. А с ее приходом появились новые хозяева. И это не просто хозяева, это Хозяева с большой буквы. Мы мало что знаем о них, но они владеют этой планетой. Они ведут себя так, будто планета — их собственность, и никто не смеет противостоять им. А значит, они Хозяева. И мы, члены общины, безоговорочно признаем за ними право быть хозяевами на Земле. Мы придерживаемся всех установлений и ограничений, которые они определили для нас. Мы не заходим в города, мы не пытаемся восстанавливать науки и технологии, книги мы уничтожаем. Мы не вторгаемся на болота ночью…

— Ага, — глубокомысленно перебил Резвого Валентин, — а я, значит, вторгся?

— Да, — Резвый кивнул. — И ты должен был умереть… Мне до сих пор непонятно, как ты остался в живых… Умудрился пройти через болота и избежал гнева Водяного…

— Значит, я — Хозяин, — смеясь, сказал Валентин, но заметил, как округлились глаза Резвого, поспешно добавил: — Да шучу я, шучу, конечно… Но вообще это очень интересно. Водяной, говоришь? А в городе кто?

— В городе — Домовой.

— Понимаю… В болоте — Водяной, в городе — Домовой. Фольклор. Представляю, как там у них на западе…

— Ты, правда, не Хозяин?

— Да нет же. Сказал, что шучу. Забудь об этом. Я, понимаешь ли, сам их ищу, Хозяев. Надеюсь найти и поговорить. Не знаю вот только, захотят ли они со мной разговаривать. Хочешь, пошли вместе. Только учти, это очень опасный путь.

Резвый поежился.

— Дай подумать.

— Думай… До утра тебе времени. Потом я ухожу… Или мы уходим.

Валентин понимал Резвого: нелегко вот так с ходу решиться, перебороть страх перед Хозяевами и покорность Хозяевам, вдалбливаемую «старшими».

Однако утром они вышли вдвоем, обогнули город по окраине, и на юге, в пригороде, шагая по дороге, увидели густо поросший травой холм и человека, наблюдающего за ними с его склона… 

Как и обещал, Ким познакомил Антона с «идеологом» славных Витязей.

Вдвоем они заявились к нему прямо на квартиру, и хозяин собственноручно открыл им дверь.

— Константин Павлович, — представился он, протягивая Антону крепкую мозолистую ладонь.

Быстрый переход