Карен ощутила его рядом, напряженная, как натянутая тетива, готовая принять последний смертельный удар или получить разрыв сердца от страха.

Но пока Карен держалась. Силуэт фигуры стал четче, приобрел человеческие очертания. Он был в двух шагах от нее! Она его узнала.

— Да пребудет с тобой Бог, сестра, — проговорил призрак.

— Да пребудет с тобой Бог, Добрый Человек, — ответила она, чувствуя бесконечное облегчение; ее мышцы расслабились. Ей понадобилось время, чтобы восстановить дыхание. Почему же она испытывала ужас по отношению к этому человеку?

Это был Бертран Марти, епископ Монсегюра, высокий и худой, с непокрытой головой, несмотря на холод. Его пышная шевелюра развевалась на ветру. Откуда этот страх перед единственным человеком, который мог ей помочь? Может быть, потому что сегодня она впервые собралась солгать ему, что-то скрыть? Ее собственное чувство вины?

Карен подошла и, наклонив голову, взяла его руки и поцеловала перчатки, епископ в свою очередь запечатлел нежный поцелуй на ее волосах.

— Почему вы не спите в такое время, дама Корва? — спросил Бертран своим глубоким голосом.

— Я не могла заснуть, Бертран, — ответила Карен, не отпуская его рук, — и решила встретить рассвет.

Добрый Человек не сказал ничего, только ответно пожал ее руку. В темноте она угадывала пронзительный взгляд старика, он излучал умиротворение и согревал, несмотря на мороз.

— Что вы тут делали? — Он не ответил. — Утешали умирающих? Не говорите мне, кто умер этой ночью, я не хочу этого знать, Бертран.

— Я ждал вас, госпожа.

— Меня? Почему? — спросила она, испуганно отнимая руки.

Он молчал, Карен чувствовала теплоту его взгляда.

— Сколько мы еще сможем продержаться? — продолжала Карен, не дождавшись ответа.

— Вы знаете это лучше, чем я, госпожа. Все закончилось. У нас больше нет дров и продуктов, наши люди измучены, а вражеские катапульты разрушают наши дома.

— Есть ли какая-нибудь надежда, что прибудет подмога?

— Никакой. Ни от императора Фридриха II, ни от короля Арагона, ни от графа Тулузского.

— О, Господи милосердный! Мы — последние, и вместе с нами умрет окситанская цивилизация. Они убьют наш язык ок и нашу катарскую религию. Культура терпимости, поэзии и трубадуров исчезнет навсегда. Почему нас преследуют, убивают и сжигают на кострах? Разве Христос не научил их, как нас, любить и уважать ближнего? Почему Добрый Бог позволяет дьяволу властвовать, допускает, чтобы происки Князя Тьмы победили на земле?

— Не отчаивайтесь, моя госпожа, не все заканчивается здесь. Вы знаете, что несколько недель назад Перу Бонету вместе с другими братьями удалось вырваться из осады и спасти наше сокровище. Вместе с ним они вынесли рукописи нашей веры и гобелен с подковой, который вышили вы, госпожа, и ваши придворные дамы. Наша правда, наше воззвание не сгорит вместе с нами в кострах Инквизиции. Пер преуспеет в своей миссии, и будущие поколения получат наше послание. — Бертран устало смолк и затем снова продолжил свою мысль. — В наши темные дьявольские времена есть две Церкви. Одна — та, которая прощает и убегает, — наша. Другая грабит, преследует и сдирает шкуру, их Церковь. Но и те, кто преследует нас, также в будущем увидят свет Доброго Бога и присоединятся к его делу, и Бог ненависти будет побежден навсегда. — Бертран снова взял ее за руку. — Сейчас, моя госпожа, успокойте вашу душу. Не бойтесь ни за жизнь тех, кого любите, ни своей смерти. Смерть — это лишь необходимый шаг.

— Я не боюсь смерти, Добрый Человек, но боюсь поражения.