И безопасность.

Когда она в последний раз чувствовала себя в безопасности?

Храбрая Кейт, так ее называли. Она ходила с оружием, носила мужские бриджи, и за это люди считали ее бесстрашной.

Но она была не бесстрашной, нет. Она была до смерти запуганной.

Только с оружием в руках она находила в себе силы противостоять страху. Только надев бриджи, которые маскировали ее женственность, могла подняться с кровати и взглянуть миру в лицо. Только рядом с верным псом была способна дожить до вечера. Чтобы тренировать его за пределами крепостных стен, ей требовалось собрать в кулак всю свою смелость. И, оказываясь снаружи, она всегда держалась настороже, готовая дать отпор врагу.

Но когда Джон дотронулся до нее, на несколько секунд она забыла о страхе.

И это перепугало ее сильнее, чем что бы то ни было.

Бок о бок со Смельчаком она вошла в опустевший зал, где, переживая свое горе, в одиночестве сидел Черный Роб.

У нее заболело сердце — за него и за них всех. Ведь она тоже потеряла отца.

Она нечасто заводила с Робом праздные разговоры. Между ними это было не принято. Слова были как воздух, который был необходим, чтобы дышать, но становился опасным, когда превращался в бурю.

Однако сегодня ей были нужны слова, много слов, которые позволят понять этого высокого, худого, голубоглазого чужака, носившего фамилию Брансонов. Он почти ничем не походил на свою родню, хотя у них с Бесси был одинаковый разрез глаз и одинаково гордый разлет бровей.

Бесси рассказывала ей о мальчике, но понять она стремилась мужчину. Того, кто подобрался слишком близко не только к ее телу, но и к душе.

Слоняясь вокруг стола, она ждала, пока Роб обратит на нее внимание.

Увидев Смельчака, он впервые за эти дни улыбнулся.

— Ты вернула пса в дом?

Она кивнула и села напротив. Пес улегся неподалеку, заняв место около очага, тоже довольный, что его забрали с конюшни.

Какое-то время она не нарушала молчания. Роб ждал, что она заговорит первой.

— Итак, — в конце концов решилась она, — Джон вернулся домой.

Это был не вопрос. Спросить напрямую она не посмела, ибо это было слишком личное.

Он перестал улыбаться.

— Да.

Смельчак потянулся, и в тишине раздался писк его зевка.

Она предприняла еще попытку:

— Долго же его не было.

— Даже слишком.

Он посмотрел ей в глаза, словно догадываясь, к чему она завела этот разговор.

— Слишком?

— Он больше не Брансон.

Еще час назад она согласилась бы с Робом. Конечно, Джон разговаривал и мыслил не так, как было заведено среди Брансонов и в приграничье в целом, но одно она знала наверняка: он упрям, как и все его племя.

— Может быть, но он твоя родная кровь. Этого ничто не заменит.

Никогда.

Она жила за надежными стенами их замка, только потому, что Рыжий Джорди не отказал ей в приюте. Так было принято, и так они жили. Во имя семьи. Во имя преданности. Во имя своего рода. Когда человека отлучали от семьи, он становился изгоем и болтался сам по себе, подобно преступникам, которые рыскали по ничейным пустошам на спорных землях.

Даже Джонни не заслуживал такой участи.

Роб не стал спорить и просто пожал плечами.

— Может быть, но все равно он скоро уедет.

— Потому что этого хочешь ты?

— Потому что ему здесь не место.

Она вздохнула. Джонни сказал бы то же самое. Чувство безопасности, испытанное с ним рядом, было иллюзией. Скоро он вернется ко двору, где ему так нравится, к королю, о котором он столько говорит, и к своим придворным дамам.

А она останется здесь. Одна.

* * *

Едва в состоянии идти, Джон наблюдал, как Кейт и ее пес скрываются за воротами.