Но в других, более снисходительных к нему комментариях говорится, что, мол, на самом деле он просил две трети от духа Илии или же вдвое больше того, что получили все прочие ученики.
«Трудного ты просишь, — ответил Илия. — Если увидишь, как я буду взят от тебя, то будет тебе так; а если не увидишь, не будет». Иными словами, он сам не знал, достоин ли Елисей наследовать ему. Но желание Елисея все же исполнилось, потому что ему дано было увидеть, как Илия уносится в небо на огненной колеснице, запряженной огненными конями.
Елисей воскликнул: «Отец мой, отец мой, колесница Израиля и конница его!» — и разодрал свои одежды надвое. На мой взгляд, это не было обычным разрыванием одежды в знак траура — ведь Илия не умер. В этом жесте мне видится нечто иное. Я думаю, что Елисей порвал свои одежды, чтобы сменить их на одежды Илии, на тот плащ из верблюжьих волос, который упал с плеч унесенного в небо пророка и остался на земле. Этим переодеванием Елисей как бы завершил метаморфозу, начавшуюся в их первую встречу, в тот день, когда Илия сбросил к его ногам этот плащ. Тогда в знак новой жизни он заколол пару волов и сжег рабочие орудия, а теперь разорвал свою прежнюю одежду и поднял с земли новую.
Интересно припомнить, какими были первые дела преемника, когда он остался один. Поскольку перед нами человек Божий, его дела, понятно, представляли собой чудеса, в данном случае — даже целых три чуда. Первым из них было еще одно рассечение Иордана. Елисей поднял плащ Илии, ударил им по реке, и вода снова разделилась надвое. Он пересек русло по суше и пошел в Иерихон. Здесь он совершил второе чудо: очистил ядовитую воду в местном источнике, который и доныне называется его именем.
Оттуда Елисей поднялся в город Вефиль (Бейт-Эль). По дороге он встретил группу «малых детей» — городских ребятишек, которые побежали за ним, насмехаясь: «Иди, плешивый! иди, плешивый!» И тогда Елисей обиделся и совершил свое третье чудо. Он проклял детишек именем Господним, а когда пророк проклинает именем Господним, результат наступает незамедлительно: «И вышли две медведицы из леса и растерзали из них сорок два ребенка» (4 Цар. 2, 24).
Все мы знаем, что есть обидчивые люди, для которых их лысина — чувствительная тема. Но настолько?! В третьем чуде Елисея сошлись воедино обостренное самолюбие, все еще не удовлетворенное тщеславие и возможность воздать обидчикам такую месть, о которой обыкновенные люди могут только мечтать.
«Ни медведей, ни леса»
Порядок и характер трех первых чудес Елисея имеют очевидный смысл. Вначале он проверил, перешли ли к нему дух и силы Илии, как он просил. Рассечение Иордана с помощью плаща Илии засвидетельствовало, что действительно перешли и отныне стали его силами. Потом он применил свои новые силы для положительного поступка: очистил иерихонский источник и даровал местным жителям надежду и жизнь. И тогда он использовал эти силы для чудовищного дела и убил детей за ерундовую насмешку над его лысиной.
Библия безоговорочно осуждает этот последний поступок Елисея. Она подчеркивает, что убитые им дети были «малыми», а потом даже употребляет слово «ребенок». Но наши толкователи, как обычно, поспешили обелить пророка. Библейские комментаторы и проповедники обвинили во всем произошедшем как раз этих несчастных детей. Строем выступив на защиту обиженного пророка, они принялись всеми возможными способами очернять погибших. Они утверждали, что, мол, в этих детях не было «ни капли добродетели», что их матери якобы совершили страшный грех, зачав их в Судный день, и вообще у всех сорока двух были «чубы иноверцев». А прилагательное «малые», которым Библия описывает возраст беспомощных жертв, эти комментаторы перетолковали как «мало-верующие». |