-  Алеша, голубчик, прости старика, совсем стал плохо видеть. Аксинья! - закричал он, - смотри, кто к нам приехал!

    Крестьянин заплакал и, прижимая к груди, гладил меня по спине. Такого приема я никак не ожидал. Не так уж мы с ним подружились, чтобы проявлять при встрече такие бурные эмоции. Я был бы рад, если меня просто не забыли.

    Из избы выскочила невестка старика и несколько подростков. Меня плотно окружили и повели в дом.

    -  Радость-то, какая, - бормотал хозяин, все не отпуская меня, - а мы уж и не чаяли тебя увидеть.

    -  Ну, как вы тут? - спросил я, чувствуя себя блудным сыном, вернувшимся в отчий дом.

    -  Живем, как можем, - ответила за всех Аксинья. Она почти не изменилась, только стала полнее, и плечи опустились ниже, чем прежде. - Если бы ты тогда не помог… - Она махнула рукой и заплакала.

    Встречаться с такой памятью на добро мне случалось так редко, что у самого из глаз чуть не закапали слезы.

    -  Дядя, а ты меня помнишь? - спросил белоголовый мальчик лет одиннадцати-двенадцати. - Ты с нами еще в прятушки играл.

    -  Егорка? - вспомнил я имя ребенка. Тогда ему было лет шесть, и его хотел застрелить пьяный продотрядовец.

    -  Ага, - обрадовался он. - А у нас бабуся померла.

    -  Оставила нас наша голубка, - опять заплакал хозяин. - В прошлом годе еще схоронили.

    Все замолчали, поминая Елизавету Васильевну.

    -  А как та женщина, у которой была водянка? - вспомнил я про больную, которую лечил.

    -  Матрена-то? - разом оживилась невестка. - Живехонька, как выздоровела, ходила в церкву тебе за здравие свечку ставить.

    -  Чего ты, Аксинья, язык-то распустила! - набросился на нее Иван Лукич, - быстро на стол накрывай, Алеша, поди, с дороги оголодал совсем.

    -  Не оголодал, - успокоил я начавшуюся суету. - Лучше позовите в дом женщину, она уже замерзла на улице стоять, я ведь не один приехал.

    Тотчас все гурьбой побежали за Дашей. Ордынцева вошла в избу и перекрестилась на образа. Такого я за ней раньше не замечал. Представил ее хозяевам. Нас усадили за стол. Начались разговоры и воспоминания. О моих вещах, отправленных ему на хранение, старик почему-то не вспоминал. Поэтому, как только появилась возможность, я спросил, передала ли их ему женщина, которой это поручилось.

    -  Дарья-то? - уточнил он. - Как же, голубчик, все сполнила. Она баба хорошая, только животом очень мается, ты ей не помогнешь, по старой памяти?

    -  Помогу, - пообещал я, опасаясь, что меня опять втянут в нескончаемый медицинский процесс. - Вещи в сохранности?

    Иван Лукич почему-то смутился и сделал мне знак, чтобы я молчал. Это мне не понравилось. Я удивленно на него посмотрел, но он показал глазами на дверь. Извинившись, я встал из-за стола и пошел во двор. Он направился следом.

    -  С вещами все в порядке, лежат в лесу закопанные, - сказал он. - Как нас тогда отряды ограбили, мы все теперь в лесу прячем.

    -  Там сабля, как бы не заржавела, - забеспокоился я.

    -  Что ты, Алеша, мы тоже не без ума, я ее салом смазал, и армяк твой выкапываю для проветра.

    -  А почему такая таинственность? - поинтересовался я.

    Старик ответил не сразу, долго подбирал слова, потом сказал:

    -  Тут тобой разные люди интересовались, боюсь, как бы детишки али Аксинья не проболтались.